Зверь из бездны
Шрифт:
– Разя я вас могу покинуть? Не сегодня-завтра большевики придут, а я…
– Я не верю. Распускают слухи…
– Какие же слухи, ежели с берегового пункта все солдаты и матросы разбежались.
– Что же делать?.. Ребенок без матери… сумасшедшая старуха…
– Нам с вами, княгиня, надо утекать. Евакуироваться. Так что ни вам, ни мне спасения не будет, потому как мы с вами белым передались…
Долго Ермишка шепотом уговаривал и советы давал: надо завтра, как маленько смеркнется, горами и лесами в Балаклаву пробираться, а оттуда в Севастополь:
– Кажний
Вот где он, поручик-то? Может, давно к коммунистам в руки попал? Вон, слух есть, что убитый человек в лесу татарами обнаружен. Не он ли? Нам надо утекать, княгиня. Я завтра вечерком пойду. Ежели решите со мной, будьте готовы…
Вихрем закружили мысли в голове Вероники; опять душа заболела по Борису, встревожилась страшными предчувствиями: в найденном татарами трупе, о котором рассказал ей Ермишка, душа прозревала страшное несчастие. Или Борис, или Владимир. Всю ночь не спала и все думала, как быть и что делать? Бросить ребенка с полоумной старухой и бежать с Ермишкой в Балаклаву?.. Евочка просыпается, тоже беспокоится:
– Тетя!.. А мама спит?
– Спит, спит… И ты спи. Христос с тобой.
– Ляг со мной!
Прилегла. Евочка схватила ручкой ее два пальца и не выпускала. Она так же делала с матерью: чтобы не ушла потихоньку…
Грохотало море прибоем, и чудилось, что она опять на фронте, что идет бой и грохают орудия… Стекала ритмическими каплями вода с крыши, позванивая о железо трубы, и чудилось, что стреляют где-то далеко из пулеметов… А то вдруг покажется, что в той комнате, напротив, стонет Лада:
– Ах!., ах!., ах!..
Соскочит и вспомнит, что Лада в могиле уже, и сделается страшно… Перекрестится, посмотрит на Евочку, тихо коснется ее личика губами и снова задремлет…
Только забудется, и вдруг точно кто-то толкнет в сердце, разбудит и спросит:
– А где Борис?
И опять вихрем закружатся мысли и запоет-за-тоскует душа, начнет рваться куда-то. Скорее, скорее, а то опоздаешь! Да, надо как можно скорее, в Севастополь: там все выяснится. Может быть, оба, и Борис и Владимир, ушли на фронт? Ведь теперь – это долг каждого честного патриота.
Вероника хваталась за эту мысль, как за последнюю надежду, и в ней на несколько минут находила защиту от охватывающего ее ужаса при воспоминании о найденном татарами трупе…
И так прошла последняя, самая мучительная и долгая ночь в белом домике. Рано утром проходивший мимо домика на дорогу Ермишка крикнул в окно Веронике:
– В Севастополе евакуация!
И сделал жест, напоминающий о необходимости бежать:
– Как стемнеет, буду ожидать на могиле…
Вероника молча кивнула головой.
Неожиданно оживилось пустынное море: по на-правлению Севастополя весь день тянулись транспорты. День был хороший,
– Господи! Что же со всеми нами будет?
Уходила в комнату и, упав на колени перед образом Скорбящей Богоматери, молилась…
Глава тридцать пятая
Несколько раз Вероника пыталась поговорить со старухой: Евочку она возьмет с собой, а в Севастополе отыщет Бориса или кого-нибудь из знакомых и пришлет подводу, или, может быть, дадут катер, чтобы вывезти старуху в Севастополь. Говорила через дверь: старуха не отпиралась. Жива ли она? Пыталась заглянуть в окно, но оно было плотно занавешано темной шалью. Но что же делать? Что делать? Ходила в соседнюю дачу, просила, не возьмут ли старуху под свою опеку. Отказались: сами не знают, что делать – бежать или остаться. Остановила пробегавшего мимо окна Ермишку. Тот огляделся по сторонам и осторожно прокрался к окошку:
– В чем дело?
Сказала Ермишке про старуху, про ребенка.
– А Бог с ней! Она пожила достаточно. Куда с ней пойдешь? Она грузная, по рукам и ногам свяжет. Девчонку еще, пожалуй, можно, и то бы лишняя, а уж старуху… Она полоумная, ее в сумасшедший дом надо, в больницу.
– В больницу бы ее сдать.
– А как ее до больницы? На себе тащить?.. Нам с вами надо о себе подумать, а старуха… ничего ей не сделают, никому она не нужна… И что вам она, старуха? И опять, куда нам чужая девчонка? Кто родил, тот пускай и того…
– Жаль…
– Всех жалеть, так самому околеть! Вы поторапливайтесь. Как смеркнется, я около могилы ждать буду.
– Страшно ночью лесом идти…
– А это на что? – сказал Ермишка, показав вынутый из кармана револьвер в кобуре.
Странным показался Веронике Ермишка: возбужден, все оглядывается, в глазах чувствуется какая-то особенная тревога, в голосе – затаенная хитрость, в жестах – нервная торопливость. Говорит – словно торговец на базаре, расхваливающий свой гнилой товар и всеми силами старающийся обмануть покупателя: выходит так, что только он один и может спасти ее от неминуемого расстрела, потому что у него всякие документы есть: и белые, и красные, и зеленые, а по документам он женатый:
– А кто мою супругу посмеет тронуть? Так что я вам признаюсь – со мной будете, как у Христа за пазухой: я и в белой, и в красной контрразведке состою…
– Значит, и Богу, и Черту служите?
– А что поделаешь? Такое время теперь…
– Не пойду я с вами… – подумав, сказала Вероника.
– Как вам угодно… Почему же это вы сомневаетесь?
– Боюсь вас.
– Вот это обидно!.. Не заслужил…
Ермишка смущенно опустил голову и вздохнул…
Странный человек! Не поймешь его. Может быть, напрасно обидела? Как знать.