Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз
Шрифт:
Но Север вреден для меня".
Про Север - предупредил. А про Софочкину задницу - нет.
И вот, пока я прижимаю её "бело личенько, чёрны бровеньки, кари глазыньки" и прочие... разные и разноцветные... к банной лавке, стараясь оптимальным образом совместить "принуждение к покою" с отсутствием членовредительства, тут такое вредительство получилось...! Причём - моего... э... дорогого приятеля. А что м-м-м... детородный приятель... или правильнее - детоделательный?... у меня несколько отличается от мизинца... Мама
Я, вроде бы, никогда по этому поводу не грустил. А уж тем более в части превышения. Но тут... приёмное-то - не рассверлено! Не развальцовано! Не раскернено! О-хо-хо... Даже, толком, не растянуто... Вы зрачок глаза видели? Так вот он - самопроизвольно в четыреста раз. А тут... совсем неглаз.
***
– Ух ты, голая задница!
– Доктор, а вы точно проктолог?
– Нет, я окулист. Проктолог напротив. Но спасибо, что зашли. Я так устал от этих глаз.
***
Ох же ж божечки... Что ж за женщинка?! Как ни... состыкуемся - всегда больно. Какая бы поза не была, кто бы инициативу не проявлял, а мне каждый раз... И ведь не собирался и не планировал! А всё едино - попал. Судьба-судьбинушка...
Нет, мне эта красотка противопоказана. Не знаю почему - но... нет.
Есть, знаете ли, такие дамы. С виду вроде ничего, а как подойдёшь... Или кошелёк отберут, или морду набьют, или машину поцарапают... Одни говорят - кармические торнадо, другие - подводные рифы судьбы. Как торнадо могут быть рифами - не знаю. Но болит от них... как от рифов с торнадами.
Вот стою я в раскарячку... над этой... и думаю - а не дурак ли я? Потому как... некоторые называют это клинч... Это когда перерыв в мордобое. У нас - не мордо... но - тоже больно. И, что самое противное - гонга не будет.
И чего делать? Торчать так... утомительно. И ей, похоже... не комильфо. Можем, поговорим? Раз уж... попал. Раз уж обстоятельства так сложились, то надо... сделать вид, что... что "так и надо".
"Попав на минное поле - сделайте хорошую мину".
Надо "сохранить лицо". И - не только. Опять же - наша, исконно-посконная педагогика... мудрость народная... а вдруг поможет... мозги еёные вправятся и правильно расположатся...
Старательно не смещая нижнюю часть своего многострадального тела, я всунул руку под её прижатую к лавке морду лица, нащупал там мочалку, выдернул...
Зря.
Несколько осипший от переживаний женский голос обрушил на мою голову такой набор цветистых выражений, что я даже растерялся. Из самого мягкого:
– - Идиот! Придурок! Женилку вырастил, а куда тыкать - не понял! Чтоб тебе всё оторвало! Опухло и отвалилось! Бревно! Тупица! Слезь с меня, скотина безмозглая!
Как скотину, она сравнивала меня с Валаамовой ослицей. Причём сравнение, особенно в части интеллектуальной, было не в мою пользу. Мне же вспомнился один голландский бычок. Из сочинений вождя и теоретика натуралистического движения французской культуры второй половины 19 века, центра той еще, Парижской и классической,
"В одном из углов стоял черный. с белыми пятнами голландский бык, вытягивавший морду в ожидании предстоящего дела.
Едва его спустили с веревки, Цезарь медленно вышел... Колишь, повернув к быку свои большие глаза, уставилась на него и тихонько мычала.
Тогда он подошел к ней вплотную и положил быстрым и резким движением голову на ее круп. Его язык отвисал книзу, он отодвинул им хвост коровы и начал лизать ее бедра. Она же, не мешая ему, по-прежнему не двигалась и только вздрагивала...
Когда Цезарь почувствовал себя готовым, он вскочил на Колишь таким тяжелым прыжком, что содрогнулась почва. Корова не подогнулась под ним, и он сжимал ей бока обеими ногами. Но она, котантенка, была для него, мелкого быка, настолько высока и широка, что ему ничего не удавалось. Он почувствовал это, хотел подтянуться, но безуспешно.
– Он слишком уж мал, - сказала Франсуаза.
– Да, невелик, - согласился Жан.
– Но ничего, войдет помаленьку.
Франсуаза покачала головой. Так как все усилия Цезаря были безуспешны, она решилась:
– Нет, надо ему помочь... Если он плохо войдет, тогда все пропало, она не сумеет удержать.
Невозмутимая и сосредоточенная, как будто ей предстояло сделать нечто очень важное, она подвинулась вперед. На ее серьезном лице глаза казались еще более темными, губы полураскрылись. Она решительно подняла руку и охватила всей ладонью член быка, подняла его кверху, и тот одним усилием вошел внутрь до самого конца. Затем снова вышел наружу. Дело было сделано.
Корова приняла оплодотворяющую струю самца не пошевельнувшись, так же бесстрастно, как принимает в свои лона животворные семена щедрая земля.
...
Жаклина опять уже стояла на пороге и весело, с характерным для нее воркующим смешком заметила:
– Э, да у тебя руки наловчились на этих делах! Видно, твой любовник тоже довольно слеп с этого конца!
Жан громко расхохотался, а Франсуаза внезапно покраснела".
Глава 465
Софочка - не Иван Тургенев. В том смысле, что с Эмилем Золя за одним столом не обедала, с французской классикой не знакома. Но мысль о том, что без какой-нибудь опытной "Франсуазы" мне к ней впредь и пытаться подойти - не стОит, а то и вовсе "не стоИт" придёт, внушалась мне громко и образно.
– - Болван придурочный! Оглобля плешивая! Слезь с меня! Немедленно!
Вот кто бы возражал...
Но...
"Робок ли сердцем ты? слаб ли ты силами?"