Зверь в каждом из нас
Шрифт:
– Елы-палы, – ругнулся из кабины офицер-махолетчик и содрал с головы шлемофон. – Серега, заведи-ка на громкую!
В тот же миг в натянутую тишину ворвался гул сразу нескольких голосов и еще масса сливающихся звуков.
– …идут на форсаже! Два штурмовика сбито!
– Первый, первый, прошу помощи, тонем!
– «Отпор», эвакуируйте экипаж!
– Что, черт возьми творится? – Лутченко требовательно взял офицера за локоть.
– Несколько катеров в Береговом откололось от эскадры; они расстреляли звено европейских штурмовиков. Прямо в воздухе.
– Кэп! – испуганно доложил один из пилотов. – Президент на связи…
Офицер вытаращил глаза и снова припал к шлемофону. Потом поднял ошалелый взгляд на Арчи.
– Вас…
Арчи обреченно взял шлемофон.
– Слушаю.
– Агент де Шертарини?
– Он самый.
– Говорит президент России. Надеюсь, вам знаком мой голос.
– Знаком.
Арчи не стал добавлять обязательно-уставное для служащего разведки «господин президент».
– Вы должны немедленно высадиться на судно с беглецами и устранить Ицхака Шадули и его учеников! Физически устранить! Любой ценой! Это приказ, категорический приказ! Наделяю вас исключительными полномочиями, можете приказывать всем, кто сейчас вместе с вами! Там ведь есть сотрудники вэ-эр?
– Есть. Двое.
– Командуйте ими! Командуйте также сотрудником европейской вэ-эр, с Европой все согласовано! Приступать немедленно! Вам понятно?
– Понятно, – глухо отозвался Арчи. – Приступаю.
Он опустил шлемофон.
– Поздравляю, – сообщил он, глядя на Лутченко. – Теперь операцией командую я. И нам приказано немедленно устранить Шадули и его учеников.
– Мне приказано оказать вам любое возможное и невозможное содействие, – поддакнул офицер-махолетчик. Глаза у него оставались круглыми, как у совы. – Приказывайте…
Генрих тем временем тоже выслушал в шлемофоне отрывистую тираду по-немецки.
Арчи осмотрел свое новоявленное войско. Четыре человека. Он сам, Шабанеев, Лутченко и Генрих. Если учесть, что противостоят им семидесятилетний старик и горстка кабинетных очкариков, можно счесть задание увеселительной прогулкой.
– Ну, за него я молчу, пусть себе с компом обнимается, – зло сказал Арчи, кивнув на Шабанеева. – А вот ты пойдешь? Пойдешь со мной убивать одного деда и шестерых яйцеголовых?
Арчи в упор глядел на Лутченко.
– Туранская эскадра на подходе, – упавшим голосом сообщил один из пилотов. – Война, люди, война…
Лутченко, побледнев, втянул в голову в плечи.
– Что, сжалась душонка? – презрительно сказал Арчи. – Своими-то руками кровушку проливать тяжко…
– У меня был фитиль когда-то… – пробормотал Лутченко и отвел взгляд.
– Хрен с тобой, оставайся, – Арчи махнул рукой.
– Я пойду, – очень спокойно сообщил Генрих. – Только я помимо ножа возьму еще и огнестрелку. А ты как хочешь.
– А я – ножом, – Арчи угрюмо похлопал себя по карману. – Чтоб
Генрих быстро сбросил одежду и натянул такие же, как у Арчи, шорты.
– Ты плавать-то хоть умеешь? – осведомился Арчи.
– Умею. Не беспокойся.
– Вижу яхту, дистанция четыре с половиной, идут на нас, – крикнул из кабины пилот.
– Снижайся, – велел ему Арчи.
Как всегда перед операцией, когда решение уже принято, пришло спокойствие и уверенность. Руки и не думали дрожать. В душе стало гулко и пусто. Она будет потом болеть, душа. Когда удовлетворенно притихнет то, что ведает в человеке пресловутым профессиональным долгом.
До чего же алчно и неистребимо оно, это что-то, ведающее в человеке профессиональным долгом…
– Снижайся… Готов, Генрих? Прыгай ногами вниз, высоты не бойся, удара о воду тоже. Смотри только не плюхнись плашмя. В воде сразу раскинь руки и всплывай. Береги уши, зальет – хана тебе, не выплывешь. На, вот, шапочку натяни, как всплывешь – выбросишь.
– Спасибо, – поблагодарил холодный и невозмутимый, как скала, Генрих Штраубе. Агент Немец. Пока несостоявшийся друг, и, возможно, будущий молчаливый собутыльник по заливанию спиртом саднящей человеческой совести.
– Огнестрелку сюда, в герметик.
– Спасибо, я знаю как этим пользоваться.
– Все, ниже не получится, – донеслось из кабины. – Зачерпнуть можем…
– Ниже и не нужно. Открывайте люк…
От воды махолет отделяло метров пятнадцать. Пятиэтажный дом.
– Готов, Генрих?
– Готов.
– Давай!
Арчи хлопнул напарника по плечу. Тот натянул шапочку и пристегнул пакет с пулевиком к лямке на поясе.
Генрих на миг замер перед люком, выглянул и шагнул в пустоту.
– Удачи, – робко пожелал в спину Лутченко.
– Удачи, – эхом повторил махолетчик. Пилоты, кажется, тоже что-то пожелали.
Но Арчи уже не услышал. Он оттолкнулся и в несчетный раз за свои неполные тридцать лет жизни ухнул навстречу оглушительно синей морской глади.
Только море умеет так обнимать.
– Палыч… – у генерала Золотых, конечно же, был озабоченный голос. Озабоченный, но вместе с тем и азартный. – В «двадцать пять» есть ведь один туранец?
– Есть, – подтвердил Коршунович.
– Надо его спеленать потихоньку. Сумеете?
– Сумеем.
– Где еще есть туранцы?
– Наблюдателей мы уже заперли. Само собой, вежливо и корректно. Кстати, я закончил срочный рапорт президентскому совету, сейчас тебе принесут; подмахни и отправляй сразу.
– Понял. Как флот?
– Прут на север. Если яхта не изменит курса, они встретятся часа через четыре, где-то уже за Севастополем, наверное. Яхта плавно отклоняется к западу, потом отклонится к северо-западу. Севастополь они обойдут; смешно, но там не осталось ни единого катера, на котором их можно перехватить!! Я отправил группу, они потрошат частные суда. Может, чего и найдут.