Зверь
Шрифт:
Молчун, крутя баранку, призадумался, пожал плечами.
— Какие, какие… разные. Хитер этот сукин сын, вот что я скажу.
— Ну, это само собой. А еще?
— А еще… — Молчун снова задумался. Неожиданно лицо его ожило. — Он «сворачивается»! Твою мать, точно! Он «сворачивается»! Этот урод уже знает, как достать документы, и уверен в том, что все получится. Потому-то и убирает помощников. Всех! Они ему больше не нужны. Этот парень чужими руками стирает собственные следы!
— Умница, — похвалил Перс. — Можешь ведь, когда захочешь. Скорее всего он намерен убрать всех, кто участвовал в деле. Сперва тех, что помельче, потом выше и выше,
— Ага, понимаю, — закивал необычайно оживленно Молчун. — Мы должны опередить его. Найти кого-нибудь из этих ребят прежде, чем он перестреляет всех.
— Верно. Потому-то мы и едем к покойному Георгию Георгиевичу домой. — Перс усмехнулся. — У нас все еще неплохие шансы, братец.
Руденко вышел из ГУМа и быстро зашагал к переходу, то и дело оглядываясь через плечо. Лысый держался чуть поодаль, шагах в пяти, выбирая момент для выстрела. Арбалетчик понимал это и старался лавировать в толпе, держаться так, чтобы между ним и убийцей все время кто-то был. Он полагал, что лысый не станет стрелять, не имея стопроцентной гарантии попадания. Все просто. Выстрел так или иначе породит сперва недоумение, а затем и панику. Пальба на улице, да еще в многочисленной толпе, — штука очень серьезная, даже по нынешним сумасшедшим временам. Начнется кутерьма, а лысый, как и его напарник, не станет рисковать понапрасну. У них ведь наверняка конкретное задание: убить того-то и того-то, а вовсе не кого попало. Значит, лысый постарается подобраться поближе. Вот этого и нельзя допускать.
Руденко ускорил шаг. Бателли сделал то же самое. Он плотно сжимал рукоять пистолета, прищуривался, оценивая возможность выстрела. Ближе к метро, у подземных магазинчиков, толпа совершала круговорот. Народу здесь было основательно много. Выпрашивали мелочь старушки с голодными собачьими глазами, готовые каждую секунду вцепиться друг в друга «за место» с отчаянием и злобой бультерьеров; «прикинутая» развязно пацанва младшего пионерского возраста гужевалась у «Денди»; те, которые постарше, ерундой не занимались, потягивали пивко и на просительное: «Сыночек, помоги на хлебушек», отвечали с залихватской молодецкой удалью: «Отва-али». Шустрили бомжи, скучали, поеживаясь на густом, словно мед, сквозняке, продавщицы витрин-киосков: народ хоть и шел, но покупать не торопился, приценивался. Прохаживался неспешно, помахивая дубинкой, одинокий милиционер. Гонял «чужих» и не обращал внимания на «здешних». Вне толпы суровый бог, способный покарать любого в своем «беспросветном» царстве.
Руденко торопливо оглянулся. Это был его шанс. Сдать лысого в милицию с «пушкой» в кармане — все равно что пристрелить. Он поискал глазами розовую, покрытую детским пушком лысину и… не нашел. Арбалетчик нахмурился. Куда же делся убийца? Неужели ушел? С чего бы? Странно, странно. Заметил милиционера? Наверняка. Это неплохо. Не сильно-то он, Руденко, расстроился. Плохо было другое: ситуация изменилась разом и кардинально. Неужели лысый самым натуральным образом потерял его? Не верится. Они не просчитали подобного варианта? Или не предусмотрели, что жертвы попытаются бежать? Конечно, и просчитали, и предусмотрели. В чем же тогда дело?
Арбалетчик неторопливо пошел вперед, к площади Революции. Он застывал у витрин, рассматривая толпу за спиной, оборачивался резко, вызывая возмущенный ропот у идущих следом, заходил в магазинчики и наблюдал за дверьми. Тщетно. Убийца исчез. Самое
Арбалетчик скатился по крутой слякотной лестнице, обернулся в последний раз, но лысого убийцу так и не увидел. Свернув направо, он прошел мимо «Метрополя», нырнул в очередной переход и вынырнул уже на противоположной стороне Театрального проспекта.
Руденко не заметил идущего следом молодого парня в серой, с ярким рисунком куртке-толстовке, джинсах, кроссовках и черной шерстяной шапочке. На голове его темнели наушники «уокмена». Шею окольцовывал пухлый воротник, под которым скрывался небольшой мембранный микрофон. В наушниках звучал спокойный мужской голос.
Голос принадлежал Бателли. Убийца сидел за рулем «Москвича-2141», стоявшего у гостиницы «Москва». На заднем сиденье устроился стрелок. Коренастый, вечно небритый, индифферентный тип, носящий прозвище Улёт. На коленях стрелка лежала винтовка — австрийская «Stayer AUG», — оснащенная глушителем и оптическим прицелом. Когда дело касалось одиночных выстрелов на ближней дистанции, на сцене появлялся Улет со своей «Stayer AUG». В стрельбе мало кто мог потягаться с ним.
Бателли этого парня недолюбливал. Он привык работать с Корсаком, свыкся с болтовней напарника. Улет же слыл в группе едва ли не большим молчуном, чем сам Бателли. К тому же, по мнению большинства парней, Улет был коновалом, мясником. Приступая к очередной работе, он не выказывал никаких эмоций. Просто шел и делал. Да и творческим подходом не отличался. В нем напрочь отсутствовал кураж, необходимый профессионалу высокого класса. Улет ни с кем не контачил. Не принимал участия в общих посиделках. Единственным любимым существом для него была винтовка. Сейчас он ласково поглаживал ее ладонью, глядя прямо перед собой. Его безграничное, дегенеративное спокойствие раздражало Бателли. Молчаливость отталкивала.
— Объект у Малого театра, — сообщила рация. — Направляется к ЦУМу.
— Хорошо, — ответил водитель и повернул ключ в замке зажигания.
Машина сделала круг и выскочила на Театральный проспект. Проехав до Лубянки, развернулась и помчалась обратно, к Театральной площади. Здесь «Москвич» свернул на Большую Дмитровку и сбросил скорость. Сейчас убийцы и Руденко двигались по параллельным улицам. Парень в толстовке — в группе его называли Скорпион — неотступно следовал за объектом, сообщая маршрут экипажу машины.
Бателли все ждал, когда стрелок скажет что-нибудь вроде: «Нельзя было его в переходе завалить, что ли?» — но тот молчал. Лысый не выдержал первым. Не оборачиваясь, он поинтересовался:
— Готов? — Улет поймал взгляд Бателли в зеркальце заднего вида и усмехнулся. — Что, язык проглотил? — спросил Бателли не без сарказма.
— Прикуси свой, трепло, — насмешливо ответил тот.
— Это я-то «трепло»? — Стрелок промолчал. — Эй, ответь мне, — не унимался Бателли. — Кого ты назвал треплом, придурок?