Звереныш
Шрифт:
– Обязательно!
Сашка вышел из подъезда и прыснул в кулак. «Ну и влип Анатолий. – думал он, – чисто кур во щи! Бабец – владимирский тяжеловоз с жеребятами. Дашке сказать – умрет со смеху. Папашей заделался… вот дурак, говорил же ему… А… дурака сколько не учи, все равно дураком останется! Черт с ним! Его дело…»
И уже через несколько минут Сашка забыл и про Таьяну, и про Анатолия, и про Светика. Он жил своей жизнюь, и ему было невдомек, что только сейчас он разрулил трагедию маленького мальчика, оставив в его сердце маленький огонек, осветивший
Он благоразумно не высказал своего мнения Анатолию относителоно Татьяны, сообщив, что поручение его выполнил полностью, и мальчишка очень обрадовался подарку.
– Переживал, что ты не пришел, – сказал он, а потом расцвел, как узнал, что за причина. И мамаша тоже… – осторожно добавил он. – А ты бы все-таки позвонил ему сам.
– Позвоню, – голос Анатолия звучал глухо и устало. – Спасибо тебе Сашка!
Усталость валила Анатолия с ног. Он не спал уже третьи сутки, и ему казалось, что все, что сейчас его окружает, это сон, мутный и вязкий, который он никак не может сбросить со своего затуманенного сознания. Его воспаленные глаза то и дело слипались, погружая его в мягкую темноту, на краткие мгновения выключая измученный бессонницей мозг.
«Позвоню потом. Все потом, – крутилось у него в голове. – А сейчас – спать, спать, спать…»
Он как будто потерял счет времени, перемежая летящие, как сумасшедшие, дни и ночи, которые засасывали его в больничную воронку дежурств, болезни и смертей. Иногда ему казалось, что это никогда не кончится, и он обречен быть здесь навсегда среди этих задыхающихся, ловящих глотки воздуха, как выброшенные из воды рыбы, людей.
Он осунулся и похудел. В редкие минуты отдыха он просто сидел или дремал, отрешенный от всех звуков и картин жизни. Его телефон разрывался от звонков, но он ни разу не ответил. У него не было сил натужно улыбаться и врать, что все хорошо.
«Потом, все потом, – утешал он себя, глядя на пропущенные звонки, – так лучше…».
Когда его вахта закончилась, и он впервые за несколько месяцев вышел на улицу, мир показался ему необычайно красочным и ярким. Осень догорала своим последним огнем, и ее жаркие цвета пахли дождем, прелью и первыми робкими заморозками с их особенным острым холодком.Он шел по улицам и радовался уже остывающему солнцу, синеве с растворенными в ней облаками и чувствовал тихую детскую радость , как ребенок, которого после тяжелой болезни наконец выпустили на улицу. Вокруг бежали люди, здоровые, крепкие. И все, что он пережил и увидел в больничных стенах, теперь казалось ему далеким и ушедшим навсегда.
Ему захотелсь именно сейчас, не откладывая на потом, позвонить Светику, услышать его звонкий мальчишеский голосок, взять его на руки и подбросить вверх в его бездонное любимое небо.
Анатолий торопливо набрал номер и почти тотчас услышал срывающийся от восторга и радости крик Светика.
– Анатолий! – Кричал он и захлебывался от избытка чувств, – Анатолий!
– Оглушил, – дрогнувшим голосом ответил Анатолий. – Да не кричи ты
– Ты насовсем, – не унимался Светик, – насовсем, да? Приходи скорее, к нам можно, мамка уже не сердтся. А на лавочке теперь холодно, и она ругается. Боится, что заболею.
– Правильно ругается. – одобрил Анатолий. – Я , брат ты мой, такого нагляделся, что лулчше не болеть. Ты мать слушайся. Со школой как?
– Да ничего, – нехотя ответил Светик. – Учусь… Скучно только мне… Я думал, интереснее будет… А часы твои здоровские, – Светик хитро хотел перевести разговор на другое. – Ни у кого таких нет…
– Э, брат, ты не темни, – Анатолий старался говорить как можно строже, но улыбка то и дело растягвала его губы, и от этого его голос больше походил на насмешку, – ты не темни. Встретимся, чтобы все, как на духу, понял?
– Понял. Ты только скорее приходи.
– Мать-то как? – Спросил Анатолий. – Справляется с Вами двумя? Работает?
– Работает, – подтвердил Светик. – Она сегодня на дежурстве. Ты приходи, не бойся, ее не будет.
– Приду, только смотри. Чтобы как на духу!
Анатолий вспомнил себя. Ему тоже частенько было скучно на уроках, и тогда он через трубочку плевался в девчонок нажеванным мякишем из бумаги или исподтишка резался с приятелем по парте в картишки. Ох, и попадало же ему тогда…
Теперь же надо будет читать мальчишке мораль, делать строгое лцо и внушать, что школа – это святое и нельзя терять времени зря… Так когда-то говорили ему, а теперь будет говориь он. Все повторяется… Анатолий рассмеялся.
Он радовался, что Татьяна на дежурстве, и можно будет встретиться со Светиком, не стесняясь ее, спокойно и по-мужски. «Без баб-с!» – вспомнил он Сашкину присказку и рассмеялся.
Ноги сами несли его в общежитие, которое теперь казалось ему веселым праздничным домом, где бурлит здоровая цветущая жизнь, частичкой которой был он сам.
Сашки не было. Анатолий поставил на свою тумбочку пакет с едой и только теперь почувствовал острое и сосущее чувство голода. Он достал батон и пакет кефира, и как в далекой юности, по-студенчески стал откусывать большие куски хлеба прямо от баотона и запивать их кефиром из пакета. Купленную бутылку коньяка Анатолий сунул в тумбочку Сашки.
Почти опрометью он бросился в душ. Ему хотелось скорее смыть с себя весь больничный налет, весь запах, пропитавший его одежду, и надеть чистое, новое, чтобы опять ощутить то, что он чувлствовал утром на улице. Его не покидало чувство обновления, как будто перед ним нараспашку открылись другие двери, в которые он должен войти. И там, за ними, начиналась новая жизнь, неизвестная и от того волнительная и тревожная.
Преждк чем пойти к Светику Анатолий набрал всяких сладостей. Ему хотелось порадовать мальчугана после долгой разлуки именно так, как хотелось ему в детстве после того, как мать или отец прощали ему его озорство, а он им их наказание. И хотя Анатолий не был виноват перед Светиком ни в чем, чувство вины не покидало его.