Звери на улице
Шрифт:
Да, самое время было бежать. А детёныша, который ещё не умел ходить, надо было взять зубами за загривок. Совсем ему это не больно. Так все медведи делают.
Но медведиха упустила время. Теперь ей не то что бежать — повернуться негде было.
Упущенное время, как известно, не воротишь.
Прошло несколько минут, совсем тихо стало кругом. А тут как раз подошли к лесовозу рабочие, начали сгружать стволы. По сгружённым стволам люди забегали и затопали.
Кто-то кричал:
— Эй, Маша, давай рулетку!
Жжик… —
— Здоров вымахал! Записывай — тридцать два метра. Хорош!
— Хорош, хорош, — повторял как бы про себя браковщик и уже нагнулся, чтобы написать на гладком срезе: «Стройлес».
Это большой почёт дереву: пойдёт на жильё людям.
Но, видно, жильё медвежье помешало этому кедру стать жильём человеку. Другой голос, женский, крикнул:
— А вы бы, дядя Карп, лучше глядели. Большой кедр, да дурной. Дупло же в нём. Да ещё заколоченное.
— Эх, собака тебя заешь, как же это я?! — сказал дядя Карп. — Хорош бы я был. Придётся другую резолюцию наложить.
И он написал на срезе кедра большими такими буквами: «Дрова».
Снова покатили ствол. Теперь уже не было ему почёта — на автомашинах разъезжать, на кранах, как на качелях, кататься. Грубые брезентовые рукавицы толкали ствол, как простое бревно, и бедная медведиха с детёнышем так вертелась, что у неё закружилась голова.
А малыш визжал всё громче и громче. Его, видно, тоже закружило.
«Да замолчи ты, — хотела сказать ему мать. — Ведь так, визгом этим, и выдать себя очень просто. Замолчи!»
К счастью, люди не услышали хныканье медвежонка. Сами они шумели, громко разговаривали, и где уж тут прорваться этому голоску, что только сегодня прорезался. Визг медвежьего детёныша утонул в шуме и гаме, который поднялся во дворе лесного склада. Ведь в общий хор шумов громко вступила циркулярная пила. А эта кого хочешь своим визгливым голосом перекроет.
Зиз… з… з… — раззвенелась, разжужжалась, распелась круглая и зубастая пила. К ней подкладывали одно бревно за другим, и не проходило и минуты, как даже самый толстый ствол был уже перепилен.
Вот уже подсунули и ствол старого кедра. Медведиха притаилась.
Вжикзз… — пела пила. От пули не погибла, кедром не придавило, волоком тащили — не ушиблась, краном поднимали — не разбили, а тут придёт медведице конец.
Нет, рано оплакивать медведицу и её сына. Как только вгрызлась в кедр циркулярная пила и задрожал ствол дерева, медведица рванулась что было сил, выбила щепу и шасть из дупла на снег. Теперь она не потеряла ни секунды.
Вот когда ошалели все пильщики-рубщики. Никто такого не видал, чтобы из бревна, на котором написано «дрова», да вдруг медведь выскочил. Здоровущий. С детёнышем в зубах.
Те,
Медведь во дворе!
Спасайся, кто может!
А медведихе не до людей. Ей бы шкуру свою спасти и детёныша не отдать.
Солнце и снег ослепили её, разозлили, ополоумили. Мчалась она что было силы и с разбегу стукнулась лбом о деревянный забор. Затрясла головой, зарычала, пасть раскрыла, и медвежонок от этого упал в снег.
К этому времени люди опомнились и уже бежали к ней, кто с дрючком, вроде багра, — им брёвна стаскивают и у него наконечник железный, — кто с топором, с ножом, с двустволкой.
Но медведиха не стала ждать людей: перемахнула через поваленный забор и дала ходу в сторону леса — только пятки её засверкали. Медведи же всегда так бегают — поднимая кверху пятки.
Кое-кто из людей погнался за богатой добычей, но не догнал. Медведь только кажется увальнем, а бегать очень здоров — не догонишь.
А что же с медвежонком?
Он распластался на земле — лапы во все четыре стороны; мордочка по глаза зарылась в снег; хныкал, бедняга, дрожал, плакал по-своему, по-медвежьи. Шутка сказать — только и знал он в жизни, что спать и сосать тёплое молоко да греться у маминой шубы. А тут бац — в холодный снег. С такой беды кто не заплачет…
Маша, учётчица лесосклада, подняла на руки медвежонка, отвернула полушубок и прикрыла его на груди тёплым мехом.
— Да не плачь ты, маленький, душу не трави. Сейчас кормить тебя будем.
Это был первый день жизни медвежонка среди людей. Ему давали сосать хлеб, намоченный в подслащённом молоке, его согревали в тёплом мехе, гладили. Постепенно медвежонок успокоился. Видно, и с людьми жить можно.
В тот же день ему придумали имя: Лесик — от слова лес, лесосклад, лесобиржа — кто знает. Вокруг всюду был лес и всё было с лесом связано.
Новая квартира
Нет, не так-то просто оказалось забыть Лесику маму и первые счастливые недели его жизни. Конечно, сначала всё новое, неиспытанное кажется интересным.
Лесик увидел свет, людей, соску, почувствовал вкус другого молока, новый для него запах хлеба. А как приятно ему было, когда его гладили! Он тёрся шёрсткой о большие тёплые руки и поуркивал.
Но очень скоро людям надоело возиться с медвежонком. У них были свои дела. И Лесика отнесли в избу. Здесь вытряхнули какой-то ящик, в котором был песок, а затем Маша уложила дно ящика стружками и сказала: