Звери на улице
Шрифт:
Но Слава о первый же «заборчик» споткнулся.
Случилось это все вот как. Дома Слава сказал:
— Мамочка, пусти меня сегодня в цирк.
— Как это так — пусти? Ты еще маленький, чтобы самому по театрам и циркам ходить.
— Пусти.
— Вот еще новости! Ты что?
— Мамочка…
— Не капризничай, не маленький.
— А кто только что сказал: маленький?
— Вот пойдет весь ваш класс в ТЮЗ, и ты пойдешь. Где же это видано, чтобы дети одни ходили на вечернее представление?!
— Нигде не видано, — поддакнул Слава. — Пойдем, мамочка, вместе.
— Еще что выдумал!
Слава помолчал и выпалил как из пушки:
— А там Миша.
Мама все поняла, Слава был в этом уверен, но сказала таким удивленным голосом:
— Какой еще Миша?
— Как — какой? Наш, мой — Миша, Мишенька, медвежонок валдайский.
Они разговаривали стоя, но тут мама села, а вернее, плюхнулась в кресло.
— Не болтай глупости. Его же отправили за границу.
— А вот и не отправили. Он выступает в Московском цирке в труппе знаменитого дрессировщика Булатова.
— Ты-то откуда знаешь? Ну, выкладывай все…
Тут Слава все маме рассказал — и про Зооцентр, и про симпатичную Марию Петровну из Зооцентра, и про афишу, что сегодня последний день выступлений… Думаете, Нина Васильевна Славу отругала и сказала: «Садись за уроки и не выдумывай глупости»?
Нет, если вы так подумали — значит, ошиблись. Мама долго-долго сидела в кресле, задумавшись. Слава молчал. Но все, о чем думала и вспоминала мама, Слава прочитал на ее лице, хотя она наклонила голову и на какое-то время даже закрыла глаза. А вы разве, если давно-давно кого-нибудь хорошо знаете, не читаете в его лице, даже когда он молчит? Слава же свою маму знал всю свою жизнь и знал, что тогда в кресле она все-все перевспоминала про Мишку: и то, как он первый раз появился у них в Москве — маленький пушистый шарик — и ноги его расползались на гладком полу; и то, как мама хотела его на прощанье сфотографировать, а он, ослепленный яркой лампой, цапнул маму за ногу; как Слава потом ждал письма из Валдая, уехал туда, потерялся в лесу, когда пошел на свидание с Мишей, и еще тот последний день его встречи с Мишей на мельнице — мама боялась, что Мишка Славу загрызет, а тот подсунул голову под Славину руку — мягкий, пушистый — и только поуркивал.
Да, конечно, Нина Васильевна обо всем этом передумала и потом спросила:
— В цирке тот самый Мишка?
— Тот самый.
— Ты уверен?
— Уверен!
— Тогда пойдем…
…Нет, они не были в тот вечер в цирке, а побывали только возле цирка. Когда Слава с мамой сошли с троллейбуса, до цирка еще оставалось два квартала, но их уже начали спрашивать: «Нет ли у вас лишнего билетика?» А у них вообще никакого билета не было. И в кассе билетов не было. И никто лишнего не продавал. Один только дядька успел произнести слово: «Кому…» — и его тут же окружила такая толпа, что этот билет достался какому-то, наверно, боксеру или борцу — здоровяку килограммов на полтораста, а остальные расходились после этой свалки кто без пуговиц на пальто, а кто просто помятый.
Да, на медведей охотников было много.
…В цирке представление уже началось, свет у входа притушили, последние зрители бежали, перепрыгивая через три ступеньки, а Слава все надеялся, что, может
Не оказалось билетика и для Славы и его мамы.
Когда у входа в цирк стало совсем-совсем пусто, мама сказала:
— Стой. Только никуда ни шагу. Я пойду к администратору.
Теперь уже на лестнице и на площадке перед входами в цирк Слава остался один. Со стен на него смотрели медведи. Только сейчас он смог внимательно разглядеть эти яркие плакаты: медведи-боксеры в кожаных, как мячи, перчатках; медведи на мотоциклах, на велосипедах, медведи-акробаты, пожарные, повара… Стоп! Этот в каске пожарного с двумя белыми пятнышками на плечах. Эти белые островки у него, как погончики. И глаза синие. И выражение глаз. Конечно же, это Славин Мишка, Мишенька! Пусть на плакате рисунок, но он, конечно же, с фотографии, а может быть, это даже цветное фото. Это он, он, он…
— Славик! — окликнула сына мама. В руках у нее был маленький серый билет.
Слава бросился к маме, но она выставила вперед руки с поднятыми ладонями:
— Стой. Билет на завтра.
Ее руки уперлись теперь Славе в грудь.
Он подумал и тут же это думанное произнес:
— Как же так? Сегодня самый последний вечер!
— А завтра, — сказала мама, — самый последний утренник. Вот на него-то мне и продали один билет. Только один. Не знаю, что и делать. Как отпустить тебя одного?
— Мамочка, мама…
Пока они дошли к остановке троллейбуса, мама сдалась:
— Хорошо, пойдешь один. Но учти: я буду волноваться.
На арене и за кулисами цирка
Мама хотела проводить Славу, но он уговорил ее и пошел один. Ходил же он один в школу и по городу, а если надо, и на троллейбусе один ездил.
Только пришел Слава в цирк очень рано. В ту ночь ему как-то не спалось: кровать вдруг стала неудобная, подушка жесткая, одеяло почему-то сползало, когда ворочался. И встал он рано — так рано, что мама еще спала…
От троллейбусной остановки к цирку Слава шел медленно, потому что на площади заметил: ровно десять. А на билете было написано, что начало в двенадцать.
Близость цирка чувствовалась еще на площади. Здесь стояли огромные щиты, с которых на Славу грозно смотрели желтые львы и улыбались красные укротители.
Подошел к цирку, посмотрел там на такие же часы на столбе: десять минут одиннадцатого.
Почему-то это всегда так: когда спешишь, время бежит быстро-быстро. Когда же хочешь, чтобы время скорее шло, оно тащится, как инвалидная коляска без мотора.
«Неужели я шел от площади только десять минут? — подумал Слава, когда был у самого цирка. — А может быть, часы по-разному показывают?»
Нет. К Славе подошел маленький парнишка в большой школьной фуражке и зло так сказал:
— А ну их — не пускают. Говорят, чтобы приходил через час. Им что — жалко, да?
Слава спросил:
— Ты был когда-нибудь в цирке?
— Не. Ни разу за всю свою жизнь. А ты?
Ну что было Славе перед малышом хвастаться, рассказывать ему, что он в своей жизни был уже в цирке два раза и вот пришел в третий.