Звериной тропой. Дилогия
Шрифт:
– Кто?
– спрашивает Роман у затаившейся в углу темноты.
– Мама, - хриплым голосом Акчея отвечает темнота.
– И приёмный отец.
Роман шагает в темноту, и она смотрит на него парой горящих глаз, потом лижет руку влажным шершавым языком.
– Твоей сестре будет хорошо у нас.
– Я знаю, - темнота хочет о чём-то просить, но не решается. Что ж, и темноте нужно иногда помогать.
– Хочешь отомстить, но год ещё не прошёл.
– Да, - еле слышно соглашается темнота.
– Ты очень хорошо работал. Можешь уйти. СИДИ и слушай! СЕЙЧАС ты пойдёшь спать.
Темнота неоднородна. Здесь она пахнет чистотой, мятой и отваром ромашки. Совсем немного, на грани восприятия - полынью. Ласковая, тёплая и добрая темнота волнуется и переживает.
– Ты уверен, что войны не избежать?
– шепчет темнота, уютно сворачиваясь под боком.
– Да.
– А может быть...
– Не нужно, ты ведь умница и всё сама понимаешь. Война подобна болезни, её нужно лечить, пока она ещё слаба, потому что сильная война остановится только тогда, когда умрёт большая часть людей, которых ты знаешь.
– Разве можно лечить войну войной? Болезнь не лечат болезнью.
– Лечат, ты просто не знаешь. Если впустить в человека маленькую, слабую болезнь, он легко победит её. Научится побеждать, тогда и сильная зараза с ним не справится.
Она вздохнула, обдумывая его слова. Роман уже решил, что жена засыпает, когда услышал ответ:
– Тогда лечи быстрее, пока война не стала сильнее твоего лекарства.
***
Если человек никогда в жизни не строил ничего кроме собачьей конуры, чтобы укрыть от непогоды лошадь он построит большую конуру. Сюда Шишагов однозначно опоздал. Набитые инструментами, скобами и даже железными гвоздями лодки, полтора десятка плотников, накопивших опыт на постоянной стройке, не понадобились. Вильцы заканчивают строить свой большой забор. Как всегда весело, с огоньком. Вырыть за неделю деревянными мотыгами и лопатами пятиметровый ров способны только очень трудолюбивые люди. Внутри кольцевого рва вал в два человеческих роста высотой, поверх которого толпа энтузиастов с песнями и шутками заканчивает установку бревенчатого частокола. Каждое бревно поверху аккуратно заточено - непреодолимая преграда получается.
– Да, - согласился с невысказанным мнением Азара Шишагов.
– Бабушек и прабабушек тоже. В извращённой форме.
Радуют глаз двустворчатые ворота и полное отсутствие каких-либо башен. Навстречу озирающим стройку гостям выходит довольный Старох.
– Видели? Вот это махина! Всем племенем ставим, в два раза больше народу, чем к тебе ходили - пять раз по сто человек, и ещё немного!
– И не говори, вождь, великая стройка получилась. А как ты собираешься защищать этот забор?
– Помост с обратной стороны сделаем, поставим лестницы, чтобы быстро подниматься. Тут ещё работы на две седмицы, внутри жильё надо поставить, хлев для скота...
Старох рассказывает, размахивает руками, показывает, что и где собирается делать. Шишагов кивает, не слушая, - пытается придумать хоть что-нибудь, способное усилить оборонительные возможности этого чуда крепостного строительства.
– Не надо помост делать. Работников у тебя
– Нет, на заставу потом собираемся, когда крепость закончим.
– Тогда мы заставу сделаем, не зря же я людей с собой вёз?
– Не надо было везти, ещё бы пару колёс в речке намочил, больше сделал бы железа. Мы и сами управились. Если охота тебе, строй, Крумкач не обидится.
Кусты на том берегу ручья качнулись и скрыли обтянутую рыжей кожей спину. Акчей ушел мстить. Наутро после того, как в Романовку привезли его сестру, он пришёл, не дожидаясь завтрака, в старом доспехе из кожаных лоскутов, с луком и парой десятков стрел в колчане.
– Прощаться пришёл? Не спеши. Пойдём, поговорим сначала. Дорогая, скажи Прядиве, пусть нам завтрак сюда пришлёт, хорошо?
Прошёл за Романом в дом, сел на край скамьи, ёрзает - он не здесь, он в пути, мчится к цели через леса, реки и овраги.
– Я тебя для чего всё это время учил?
Опешил. Это хорошо, значит, способен слышать, что ему говорят.
– Где твой доспех? Поножи и наручи? Щит где? Ты собрался воевать, или пугать белок? Запомни, парень, ты - не раб, и не пленник. Ты вольный зверь из моей стаи. Можешь уходить и приходить, когда вздумаешь, это я тебе разрешил. Но если думаешь, что я столько времени тебя готовил для того, чтобы какой-нибудь вонючий сканд между делом всадил в тебя дротик, то думаешь ты неправильно. Если эти кожаные лохмотья дороги тебе как память, можешь забрать, но сейчас иди, пока я умоюсь и оденусь, чтобы собрался как надо - щит, шлем, доспех и всё оружие. Понял?
Надо же, какими большими могут становиться твои глаза! На девок так смотреть будешь.
– Ты ещё здесь?
Хороший парень - метнулся пулей, а дверь за собой закрыл аккуратно, без стука.
Вернулся. Ну вот, теперь и отпустить не стыдно.
– Снимай шлем.
После того как ремень стали застёгивать на подбородке, кушать в нём неудобно.
– Лошадь я тебе подарить не могу - самим не хватает. Поедим, грузим два челна и идём к Печкуру на хутор, заодно тебя подбросим. Дальше потопаешь сам. Заставу Крумкача помнишь? Я там оставлю для Гатала запас стрел, наши подходят к его лукам. Подарок, вам в лесу стрелы самим делать будет не с руки. Ещё совет дам. Последний, постарайся запомнить.
Слушает, надо же!
– Ты хороший боец. И если набросишься в одиночку на первую попавшуюся хору, обязательно убьёшь несколько скандов. Двух-трёх. Может быть, даже пятерых, и умрёшь героем. Но если ты, убив одного врага, останешься жив, на следующий день сможешь убить ещё одного, а потом ещё. Как поступить - твоё дело, но постарайся подумать об этом. И о том, что у сестры, кроме тебя, никого больше не осталось, тоже подумай. Теперь ешь, поедим - пойдём грузить лодки.
Роман ещё раз посмотрел на заросли, в которых скрылся его бывший пленник.