Зверочеловекоморок

Конвицкий Тадеуш

— Посвети, — приказал я.

Истерически всхлипывая, Эва заработала своим динамо, и я отчетливо разглядел стену, отличающуюся от других: казалось, ее поставили сравнительно недавно. Я выскреб из промежутков между кирпичами сколько смог ила. Потом достал из нагрудного кармана капсюли. К счастью, они не намокли. Я тщательно распрямил концы отливающих золотом проводов. За стеной кто-то завыл.

— Отойди, Феля! — крикнул я. — Как можно дальше!

И воткнул детонаторы в щель между кирпичами.

— Слышишь, Феля? Беги в коридор. Тигрица жалобно заскулила и затихла.

— Держись

за мою руку, — сказал я Эве, — и свети, все время свети.

И потянул ее за нагромождение железных кроватей, насколько позволяла длина проводов. Эва ничего больше не говорила, только дрожала всем телом, и эта дрожь передалась мне. Я тоже затрясся.

— Дай фонарик. Эва послушно отдала.

— Сейчас будет темно, но ты не бойся. — Я старался говорить спокойно. — И покрепче уцепись за мой скафандр.

Она опять заплакала, на этот раз, правда, тихонько, без надрыва. Одну руку засунула мне под скафандр; ощущение было такое, будто за пазуху скользнул насмерть перепуганный мокрый зверек. Но я промолчал и торопливо вынул из фонарика закрывающее лампочку стеклышко. Выскользнув у меня из пальцев, оно со всплеском упало в эту мерзкую воду.

— Что случилось? — защелкала зубами Эва, впиваясь ногтями мне в ребра.

— Ничего. Я случайно шлепнул по воде. Эва мне не поверила; я чувствовал, что она напряженно прислушивается к моим движениям. А я выкрутил лампочку из фонарика — очень осторожно, однако окоченевшие пальцы не удержали крохотный стеклянный шарик.

— Со светом можно попрощаться, — тихо пробормотал я.

— Что ты сказал? — всхлипнула Эва.

— Я сказал, что все будет хорошо.

— А чем ты там занимаешься?

— Стой спокойно, ты мне мешаешь.

— Ох, мама, мама… Помоги нам, мамочка.

А у меня чуть волосы на голове, хоть были мокрые и слипшиеся, не встали дыбом. С огромным трудом, исколов все пальцы, я присоединил провода к фонарику.

— Зайди мне за спину и присядь в воду. Поглубже, — шепнул я.

— Зачем? Я уже неживая. Ничего не хочу.

— Делай, что говорю, сейчас мы будем спасены.

Она протиснулась за мою спину и со стоном присела прямо в отвратительную жижу. Я спрятался за кровать и уже хотел было нажать рычажок фонарика, как вдруг у меня мелькнула страшная мысль.

— Себастьян! — крикнул я.

— Себастьян! — закричала следом за мной Эва.

Никто не отозвался.

— Он остался там, — шепнул я.

— Где? Я же его видела.

— Когда?

— Да только что, когда зажгла фонарик. Он сидел на самой верхней кровати.

— Себастьян! — крикнул я еще громче.

С минуту было тихо, мы слышали только ласточек, у которых где-то за стеной были гнезда с птенцами. Потом звякнуло железо.

— Я здесь, — узнали мы бас Себастьяна. — Ты меня звал, старик?

— Немедленно спрячься. Слезай с койки и в воду. Как можно глубже.

— О bloody, у меня голова кружится.

— Не теряй времени, — повторил я его любимую присказку. — Ну, быстро!

Он с шумом плюхнулся в воду. Долго ворочался, грохоча железными кроватями, и наконец затих.

— Готов? — спросил я.

— Готов, — невнятно пробормотал дог.

Я

нажал рычажок фонарика. Он с жалобным скрипом поддался. Я стал нажимать все сильнее и сильнее, пока скрип не превратился в непрерывный пронзительный визг. И вдруг мощным ударом нас сбило с ног и мы в мгновение ока оказались под водой. Я задергался, пытаясь зацепиться за что-нибудь устойчивое и выбраться на поверхность, но какая-то сила закрутила меня, швырнула на кирпичный пол, и я с ужасом подумал, что никогда больше не вдохну воздуха. Однако, наверно в последний момент, сумел оттолкнуться пятками от твердого пола и, рванувшись всем телом, вынырнул. Закашлялся, из ноздрей брызнула вода. Рядом во взбаламученную воду падали сверху кровати. Что-то сдавило мне грудную клетку, я стал отрывать железные скобы, но это оказались всего лишь Эвины руки.

— Ты жива? — с трудом выдавил я.

— Не знаю, — шепнула она.

Откуда-то справа потянуло сквозняком. Я явственно ощутил на щеке холодное дуновение. И этот холодок постепенно становился теплее.

— Себастьян! — позвал я.

Забурлила вода. Себастьян толкнул меня, чуть не опрокинув, своей огромной башкой.

— Что это было? — спросил он совершенно трезвым голосом. — Неужели астероид?

— Ты уже забыл, на каком мы свете? Я взорвал стену.

— Чем?

— Стянул у пиротехника капсюли.

— Оттуда принес?

— Да.

Себастьян задумался, а потом произнес упавшим голосом:

— Нехорошо. Я ведь предупреждал.

— По-твоему, лучше было загнуться в этой тухлой воде?

— Оттуда ничего нельзя приносить.

— Кто это тебе сказал?

— Так мне кажется, — уныло пробормотал он. — Я боюсь, старик.

— Не болтай чепухи. Чувствуешь ветерок? Но Себастьян озабоченно молчал.

— Пошли, — сказал я.

Мы стали пробираться в ту сторону, откуда веяло этим теплым холодком. Я сразу заметил, что вода немного спала и бормочет чуть веселее. Эва судорожно цеплялась за мой скафандр.

— Это все потому, что у нас есть камень, — шепнула она.

— Не потеряла?

— Я его спрятала под платье. Теперь уже никогда не потеряю.

Себастьян, который шел впереди, вдруг споткнулся.

— Ох, бляха муха! Осторожнее, кирпичи. Мы взобрались на баррикаду из кирпичных обломков и с самого верха съехали вниз, где воды было уже совсем мало. Себастьян опустил голову, принюхиваясь.

— Ну что? — спросил я.

— Пахнет соломенной трухой. Но не от старых сенников, солома свежая. Ужасно едкий запах, как от табака.

Мы брели ощупью, держась за выщербленные стены. Время от времени к ногам прилипало что-то мокрое, похожее на листья лопуха. Я выудил из воды осклизлый обрывок. И увидел, вернее, с трудом разглядел на полуистлевшем листке какой-то график, вероятно страничку из истории болезни, — в больницах такие вешают на спинку кровати. Температурная кривая зигзагами взбиралась вверх и резко обрывалась.

— Я уже вижу твою спину, — тихо сказала Эва.

— Мы идем по давним несчастьям, — сказал я.

— В этом замке был военный госпиталь, — объяснил Себастьян. — Госпитали больше всего любят бомбить.