Зверская скука

Тертлдав Гарри Норман

– -Ты чего делаешь, кретин-переросток!?---завизжал Глот.---Ты кто, по-твоему, такой, провалиться тебе в семнадцать различных преисподен разом?

– -Я? Гм, я Кондом-троянец, и если ты сейчас не отвалишь с дороги, я из тебя тоже щепок нарублю.

Последним мощным ударом варвар превратил дверь башни в груду досок. Пискнув от ужаса, Глот юркнул в темноту.

Троянец поднялся по скверно освещенной лестнице до самой верхушки башни и оказался в помещении, откуда любой человек в здравом уме убежал бы во весь дух, заложив ради этого при необходимости даже собственную душу,---в логове Скукородного Зверя.

Знай же, о несравненный принц, что хотя Зверь давно уже исчез

из этого мира, его потомки продолжают жить до сих пор: вспомни торговца, бесконечно долго расхваливающего достоинства ничтожного и бесполезного раба, или мага, превозносящего свое трюкачество после жалкого фокуса, или своего министра финансов. Но Скукородный Зверь, о принц, превосходил их всех в умении порождать скуку в той же степени, в какой ваша светлость превосходит своего неуклюжего слугу. Ибо зловещий Зверь мог бесконечно бубнеть и бубнеть, бормотать и бормотать, трепаться о том и о сем, не сообщая при этом ничего конкретного, и столь долго мог он предаваться сему мерзкому занятию, что лишал боевого духа даже самых стойких и могучих воинов---а воины те были храбры и отважны, и не отступали в битве, и всегда сражались в первых рядах, и никогда не уступали врагу... тьфу! Молю о прощении, о принц, ибо даже сам образ Скукородном Звере околдовывает мой разум. Достаточно лишь добавить, что любой дурак, угодивший под власть его чар, имел не больше шансов спастись, чем лягушка перед змеей. И вот троянец, по дурости своей, оказался рядом с ним.

Поначалу он не заметил Зверя, ибо комната, куда он вошел, показалась ему пустой, лишь в углу валялась кучка серого меха. Кондом не обратил на нее внимания, как не стал он вглядываться в лежащие неподалеку от нее неподвижные тела некогда могучих мужей, превратившихся в обтянутые высохшей кожей скелеты. Чары Зверя удерживали их на верхушке Башни, пока они не погибали.

И тут послышался унылый голос Зверя, грозя троянцу той же участью. Казалось, голос Зверя звучит громко, но слова его были столь скучны, что смысл их не достигал разума---лишь монотонное бубнение доносилось из огромной, словно зевающей пасти. А в своем логове Слот-Амок, хихикая, не отрывал взгляда от магического котла, наблюдая за Скукородным Зверем, околдовывающим варвара.

Веки Кондома начали опускаться, но и веки не подозревающего об этом Слот-Амока тоже. Великий волшебник никогда до этого не смотрел, как Зверь играет со своей жертвой, и тоже неожиданно для себя оказался не в силах сопротивляться исходящей от него скуке. Тихо захрапев, он упал лицом вниз прямо в гороховый суп.

Но Кондом, как и было предсказано судьбой, стал сопротивляться зловещему охраннику Элагабалуса. Он давно позабыл о подаренном ему волшебном средстве---маленьких белых таблетках, сотворенных специально против чар Скукородного Зверя магом-ренегатом Амфет-Аманом. (*) Но и его собственные ресурсы оказались не столь жалкими, как можно было предположить. Во-первых, Кондом у себя на родине часто охотился в лесах на диких кабанов. (**) Во-вторых, он отличался истинно варварским недоверием ко всяческим речам; поскольку сам он едва мог произнести более трех слов подряд, то, естественно, и чьи-либо пространные речи слушал безо всякого удовольствия. С трудом подавив зевок, он шагнул к Зверю, лениво занося топор.

(*) Намек на амфетамин---сильное стимулирующее средство.

(**) Слово bore означает и "кабан", и "скука".

– -Заткнись, наконец, во имя Крамба!---прорычал он.

До Зверя еще не дошло, что его прежде безотказный способ дал сбой.

– -Мне не раз доводилось убеждаться, что отвар из редиски в подсоленной воде служит прекрасным средством от кашля,---доверительно

сообщил он.

– -Довольно!---взревел Кондом. Сверкающее лезвие его топора глубоко вонзилось в дряблую серую плоть Скукородного Зверя. Тот вскрикнул от боли, издав первый за свою жизнь звук, не нагоняющий скуку. Да и неудивительно---столь грубо с ним не обращались с того самого дня, когда он нагнал на скорлупу своего яйца такую скуку, что вынудил его треснуть. Вновь и вновь рубил Кондом занудного монстра, и, наконец, его топор пробил скуковой пузырь. Сжатые в нем анестезирующие газы с шипением вырвались наружу. Зверь испустил последний вой, и через несколько секунд Кондом рухнул рядом с ним.

Когда он очнулся, его мутило, а голова раскалывалась от боли. То было последствие содержавшихся в Звере газов, наложившееся на сокрушительное похмелье. Застонав, варвар поднялся; даже тусклый свет в логове Зверя показался ему слишком ярким. Из-за двери возле трупа монстра слышались удары и чей-то голос, приглушенный толстыми досками.

Кондому страстно хотелось тишины, но тот, кто поднял шум, все не унимался. Мало того, он стал кричать громче, и троянец наконец разобрал слова:

– -Кто пришел спасти Элагабалуса?

Собравшись с силами, варвар обрушил на дверь топор, стараясь не обращать внимания на грохот. Едва ему удалось прорубить в прочном дереве дыру, через нее высунулась бледная рука и повернула наружную ручку. Дверь, как убедился троянец, была не заперта. Она распахнулась, выпуская Элагабалуса.

Жених принцессы оказался высоким и стройным юношей, одетым в тонкие шелка, заляпанные грязью после многодневного пребывания в темнице. Его глаза прикрывала повязка, тоже шелковая---ибо юноша был слеп.

– -Милосердный рыцарь,---пылко произнес он, протягивая руку в сторону Кондома,---позвольте мне поздравить вас, хотя я с вами и не знаком. Лишь у истинного героя могло хватить стойкости, чтобы не поддаться чарам Скукородного Зверя. Знайте же, господин герой, что вы спасли Элагабалуса, принца Гиподермии (*) и нареченного супруга прекраснейшей принцессы Заморазамарии.

(*) Название страны очень напоминает слово hypodermic, то есть "шприц".

Принц смолк, дожидаясь, пока его спаситель представится. К сожалению, Кондом и понятия о вежливости оказались несовместимыми.

– -Пошли!---гаркнул он, с такой силой хватая слепого принца за руку, что тот едва не упал. И, не теряя времени даром, варвар поволок Элагабалуса вниз по ступеньками, к долгожданной свободе.

А в это время в другой части Башни Летучей Мыши набравшийся храбрости Глот прокрался в личные покои Слот-Амока, где и обнаружил зловещего колдуна, храпящего в котле с гороховым супом.

– -Проснитесь же, ваше злодейство!---воскликнул он.

– -Что слчилсь-та?---пробормотал Слот-Амок, поднимая из магического котла голову. Он тут же чисто вылизал лицо несколькими быстрыми движениями расщепленного на кончике языка. Окончательно проснувшись, чародей заглянул в котел с супом не сомневаясь, что увидит в нем изображение Кондома---столь же неподвижного, каким он сам только что был.

Но вместо этого он увидел варвара и Элагабалуса, торопливо спускающихся по Тринадцати Ступеням крыльца.

– -Во дворец!---воскликнул Элагабалус. Пьянящее чувство свободы осветило радостью аристократические черты его лица.

Взбешенный Слот-Амок проклял Кондома столь яростно, что у Глота завернулись кончики ногтей. Выпучив лягушачьи глаза, колдун принялся рыться в своей библиотеке, отыскивая заклинание покруче, дабы отомстить троянцу сполна.

Стражники у ворот дворца с удивлением уставились на ковыляющую в их сторону странную парочку.