Звезда бессмертия
Шрифт:
— Будьте спокойны за них, — поднялся старейшина. — Мы дадим нашим братьям одежду, пищу, табак — все, что нужно в трудной дороге. Молодые, преданные мне телом и душой кечуа проводят наших братьев до самой холодной тропы.
Он прошел в темный угол вигвама и быстро вернулся, держа в руке тяжелый обушок рудокопа.
— С ним я пятнадцать лет трудился на руднике. Возьмите. И почаще рубите тропу за собой.
Всего на минутку зашли они в вигвам, где поселили Секстину с дочерьми. Девушки уже лежали в постели. Мать сидела возле очага. Молчаливо выслушала их решение. Согласно кивнула головой.
— О
Только и сказала. И протянула Роберто собранный в дальнюю дорогу узелок.
Четверо молодых кечуа проводили их высоко в горы, туда, где не росла даже трава, где среди поднимавшихся к небу бурых скал начиналась холодная снежно-ледяная тропа.
Юноши несли на себе тяжелые мешки с провизией, теплыми вещами, флягами с водой, две вязанки сухих поленьев. У тропы Фредерико и Роберто одели на себя теплые вещи.
Прощаясь, один из провожатых снял с руки большие красивые часы и протянул их Роберто.
— Возьми. Я выменял эти часы в прошлом году в долине за сто шкурок коипу. Очень хорошая вещь. И время точно показывает, и день, и месяц, и год. И заводить их пять лет не нужно. Микроаккумулятор в них. Вернешь, когда отступит беда.
…С тех пор прошло ровно четырнадцать дней. И каждый из них старый Фредерико размеренно шел впереди, а Роберто по нескольку раз в день останавливался и рубил обушком пяти-шестиметровый отрезок ледяной тропы за собой, чтобы задержать возможную погоню. А потом догонял деда.
…На шестой день они без особых помех добрались до малой пещеры, где укрытые за тяжелыми камнями сидели мертвые Эдувихес Кондорканки и его правнук Таау. Время пощадило их. Мороз превратил в камень тела обоих. Седовласые, похожие внешне друг на друга, как братья, они — прадед и правнук — сидели рядом, словно живые, бросая вызов векам, и трудно было понять, кто из них старше…
Там, в маленькой пещере, у застывших навеки в немой беседе предков рассказал старый Фредерико внуку все, что знал о тайне своего племени.
Нет, Роберто не отмахнулся от рассказа деда. К несказанной радости старика глаза внука загорелись огнем надежды. Что-то видел он в этой легенде аймара, что-то есть в ней, что-то непременно должно было быть! Только солнцеликий Виракоча тут, конечно, ни при чем.
Он так и сказал об этом деду, когда, закрыв снова мертвых тяжелыми валунами, чтобы не нарушили их покоя дикие звери, они пошли дальше. Дед промолчал тогда, а сейчас, через восемь дней, опять достал старинный амулет и вновь усердно молится своему Виракоче.
Роберто разогнулся. С довольным видом посмотрел на свою работу. Долго придется тут повозиться их возможным преследователям! Потом неторопливо подвязал к своему опустевшему мешку обушок и повернулся к деду.
— Что это ты опять, — начал было он и… замолк, застыл, онемевший, боясь шевельнуться.
Лицом к низко стоящему над снежными вершинами солнцу, застыв, будто каменное изваяние, на коленях стоял Фредерико. На раскрытой ладони его вытянутой к солнцу левой руки лежал амулет. Та его часть, на которой раньше в скорбной задумчивости дремало, прикрыв большие глаза тяжелыми веками, незнакомое существо, светилась ровным голубым светом. Существо исчезло. Его больше
И вдруг на нем появились какие-то непонятные знаки. Черные, выразительные, они хорошо просматривались на ярко-голубом фоне, собирались в ровные строчки. Эти строчки какой-то момент оставались неподвижными, а затем уплывали куда-то вверх одна за другой. Казалось, кто-то невидимый быстро пишет бесконечно длинное письмо непонятными буквами-клиньями.
Нет, это не был язык испанцев или других гринго, живших в их стране. Роберто сразу понял это. Но ведь на земле так много других народов…
Строчки исчезли так же неожиданно, как и появились. А на голубом поле экрана, который, казалось, свободно плавал в воздухе, возникло изображение часов. От деления к делению размеренно двигалась большая секундная стрелка. Такая же большая, только потолще, упиралась заостренным концом в красный кружочек, где обычно стояла цифра “12”, а такая же толстая, в два раза меньшая по размеру, в такой же кружочек, где было место цифры “4”.
Роберто невольно взглянул на свою левую руку. Стрелки на часах молодого кечуа показывали ровно четыре часа пополудни 10 июля.
По спине юноши волною прошел озноб, словно выбрался он только что из ледяной купели. Бешено колотилось сердце. Его острый слух улавливал какую-то незнакомую тихую мелодию. Он невольно сделал шаг вперед, пытаясь лучше расслышать волнующие звуки, и снова замер на месте. Часы на голубом экране исчезли, а в центре его, где-то далеко-далеко, загорелась яркая желтая точка. Вот она увеличилась до размеров блюдца, искрясь и переливаясь, как стайка колибри в сельвасах [11] . А потом вокруг нее закружились, приближаясь и увеличиваясь, разноцветные и различные по величине пуговички. Вот одна из них — третья от ярко-желтого блюдца, зеленовато-голубая, сравнительно небольшая, стала постепенно увеличиваться. Желтое блюдце в это время медленно поплыло в правый угол. От него видимым остался только небольшой кусочек. А маленькая голубоватая пуговичка, все больше увеличиваясь и приближаясь, с каждой секундой все больше походила на знакомый с детства глобус с привычными материками и океанами.
[11] Сельвасы — обширные влажные тропические леса в Южной Америке.
Роберто присмотрелся.
— Это наша Земля, — пояснил он деду. — Она вращается вокруг своей оси и вокруг солнца.
Оцепенение прошло, и он уже спокойнее смотрел на голубой экран, плавающий прямо в воздухе над ладонью застывшего, словно изваяние, Фредерико.
Под вращающейся Землей мелькали цифры. Кусочек желтого солнца медленно переместился в левый угол экрана, а затем так же медленно вернулся в правый. Движение глобуса вокруг оси тоже замедлилось, а в центре нижней части экрана четко обозначилось число 365.