Звезда для Наполеона
Шрифт:
С сожалением Марианна повернулась к лестнице и вздохнула. Она чувствовала себя такой близкой к той, что плакала там! Доротея страдает от несчастной любви так же, как она сама страдала, но какую помощь сможет она оказать ей? Лучше будет подняться к себе и постараться забыть все, ибо ни за что на свете Марианна не сообщит Фуше о том, что слышала… Она уже взялась за перила, когда из-за плотно закрытой двери донеслось:
– Проклятая страна, я так не хотела! Никто! Никто меня не понимает… Если бы только был кто-нибудь…
На этот раз молодая женщина говорила по-немецки, с такой смесью гнева и
– Если я в состоянии чем-нибудь помочь вам, рассчитывайте на меня.
Она сказала это по-немецки. Огромные глаза маленькой княжны стали как будто еще больше.
– Вы говорите на моем языке? Но кто же вы?
Затем она, очевидно, вспомнила, и радость, блеснувшая и ее взгляде, потухла, как свеча.
– Ах, да! Я знаю. Вы лектриса г-жи де Талейран? Благодарю за заботу, но я ни в чем не нуждаюсь.
Сухость тона вернула Марианну на ее место полуслужанки, но она не обиделась и улыбнулась.
– Вы считаете, что простая лектриса недостойна предложить помощь княжне Курляндской, не правда ли? Вы хотели найти здесь кого-нибудь, кто понял бы вас, но во мне видите только служанку. Что такое служанка для вас, имеющей в своем распоряжении сотни подобных!
– Мой единственный друг – служанка, – словно против воли проговорила молодая женщина, – это Анна, моя кормилица. Я доверяю только ей. Но вы! Но разве не мадам де Сент-Круа рекомендовала вас? Подобная сводня! Мне кажется, что, посылая вас к княгине, она главным образом думала о князе!
Охваченная внезапным безразличием, Марианна поняла, как ей трудно будет избавиться от этого подозрения, тем более что оно ей самой пришло в голову после встречи с Талейраном. Но ей тут же захотелось оправдаться, сбросить хоть на мгновение одетую на нее полицейскую маску.
– Мадам де Сент-Круа действительно рекомендовала меня, но на самом деле мы не знакомы. Она даже не знает, кто я!
– Кто же вы?
– Эмигрантка… Которая скрывается и пытается жить.
– Если это так, почему вы говорите об этом мне? Я могу донести, вас схватят, бросят в тюрьму.
Марианна улыбнулась и покачала головой.
– Доносить – это слово, от которого вам делается дурно, сударыня. Чтобы завоевать чье-нибудь доверие, надо прежде довериться самому. Пусть будет так, я в ваших руках. Выдавайте меня!
Наступила тишина. Доротея де Перигор теперь уже с большим вниманием рассматривала эту девушку, едва ли намного старше ее. Разговаривая на родном языке, она испытывала детскую радость, и взгляд ее смягчился. Инстинктивно понизив голос, она спросила совсем уж благожелательным тоном:
– И как зовут вас… в действительности?
Решив любой ценой завоевать дружбу этого своеобразного ребенка, Марианна собралась ей ответить, когда дверь кабинета вновь распахнулась.
Надутый, как индюк, великолепный гусарский офицер – супруг юной графини – возник на пороге.
– Вот-те
– Мне стало плохо. Лихорадка, без сомнения. М-ль Малерусс любезно помогла мне.
Марианна вздрогнула, услышав, как точно она запомнила ее имя. В глазах Доротеи появилось дружеское участие, когда она повернулась к Марианне.
– Благодарю, – сказала она, протягивая руку и снова переходя на немецкий. – Вы не можете себе представить, как помогли мне. Приходите в гости. Я живу на улице Гранж-Бательер, два и по утрам всегда дома. Вы придете?
– Непременно, – пообещала девушка, почтительно склоняясь, как это требовалось в ее роли, над протянутой рукой.
Эдмон де Перигор не понимал немецкого. Это видно было по его скучающе-нетерпеливому виду.
– Да пойдемте же!
Марианна покинула кабинет вслед за ними. Ей даже в голову не приходило, что князь мог застать ее здесь. Взбежав по лестнице к себе, она быстро переоделась и, ложась в постель, задула свечу. В свете умирающего огня она увидела лежащий на столе рапорт и улыбнулась. Об этой драгоценной дружбе, которая обязательно возникнет между ними, слишком любопытный министр полиции не узнает ничего, так же, как не узнает о страданиях юной графини. Марианна ощутила пробуждение родственной привязанности к ней, ибо стало ясно, что, несмотря на окружавший ее почет, несмотря на все, чем она обладала и чего была лишена Марианна, она также была оскорблена и унижена безжалостным миром мужчин.
Эту маленькую курляндскую княжну оторвали от родины, привычной жизни и любовных грез, чтобы сделать пешкой на шахматной доске политики. Ее увезли от любимого человека и навязали ей другого, к тому же враждебного, не вызывающего в ней ничего, кроме отвращения. В довершение всего ее сделали немой свидетельницей связи собственной матери с другим из ее врагов! С каким цинизмом Талейран дал ей понять, что она только беспомощный ребенок, неспособный приноровиться к требованиям светских условностей.
Вызывающая жалость непокорная Доротея хотела бороться своими маленькими руками с коалицией мужчин и их греховными страстями. Чтобы сломить волю пятнадцатилетнего ребенка, император французов и Талейран вступили в союз с самим Царем, забыв и стыд и совесть! Из какого же камня они сделаны и что это за политика, ради которой еще приносятся человеческие жертвы?
Думая о своем новом друге, Марианна мало-помалу отвлекалась от своих собственных проблем, ее охватила непривычная восторженность. Она больше не одинока! И это открыло в ней новые силы к сопротивлению. Более чем когда-либо она хотела бороться с гнетущей властью мужчин, с их обманчивой любовью и грязными желаниями. Но она также хотела помочь тем из ее сестер, кто нуждался в помощи. И видит Бог, она это сделает! Ради Доротеи Курляндской, проданной, как товар, ради Аделаиды д'Ассельна, брошенной в тюрьму и изгнанной за то, что имела собственное мнение, ради Императрицы, устраненной за то, что она не могла дать наследника тирану, ради княгини Беневентской, с которой не считаются в собственном доме, ради графини де Меттерних, оставленной в залог, она, Марианна, когда-нибудь докажет, что женщина может быть самой сильной!