Звезда для Наполеона
Шрифт:
Когда ужасная старуха и ее телохранитель ушли, новый друг Марианны подошел к ней и стал сгребать руками солому, чтобы сделать более удобное ложе.
Марианна расположилась на импровизированной постели, предложенной ее товарищем, тогда как тот подбросил в жаровню несколько сучьев, к счастью, имевшихся в избытке в одном из углов. Свернувшись калачиком под шалью, она с признательностью следила за ним. Он вернул ей мужество, он был таким дружелюбным, навевающим покой и, главное, что он вообще был здесь! Страшно подумать, что испытывала бы она, окажись в одиночестве на дне этой заброшенной каменоломни, в темноте, отданная во власть кошмарам
Орел и соловей
Глава I
Когда Греция, Рим и Карфаген ищут согласия
Марианна с трудом пробудилась от тяжелого, прерывавшегося кошмарами сна. Ее знобило, и она дрожала от холода, несмотря на солому, которую обеспокоенный Аркадиус навалил на нее. Болело горло, душил кашель.
– Вы простудитесь, это ясно! – причитал ее новый друг. – Вы промерзли, когда вас доставляли сюда. За вами нужен уход.
Поэтому он, когда принесли еду, а принес ее не кто иной, как Рекен, энергично потребовал согревающего питья, одеяла и успокаивающего от кашля.
– У меня такого приказа нет! – пробурчал верзила. – Если она подохнет, меня это не касается!
– Но Фаншон задаст тебе, если что-нибудь случится с этой юной дамой, за которую она головой отвечает перед шевалье! А если у тебя нет такого приказа, приди и получи его!
С явной неохотой, волоча ноги, Рекен не торопясь удалился, но вернулся довольно скоро с охапкой старых одеял, которыми небрежно укрыл Марианну. После чего вытащил из кармана бутылку.
– Лекарство, – сказал он.
– Я просил согревающее питье!
– Сейчас!
Он не спешил, в нем ощущалась какая-то внутренняя борьба. Затем, с тяжелым вздохом, он вытащил из-под блузы вторую бутылку и протянул Аркадиусу с таким душераздирающим выражением, словно отрывал от себя нечто очень дорогое.
– Ром! – проворчал он.
Аркадиус поднял бутылку против огня и рассмеялся.
– Не хватает! Ты глотнул малость, а? Но я не скажу об этом, если ты принесешь все, что я просил для нее.
– Да пусть она подохнет! – сварливо бросил тот.
– Ты это уже говорил! И хватит! Теперь давай бегом! И делай то, что я сказал, иначе я пожалуюсь!
Как заботливая мать, Жоливаль склонился над больной, дал ей выпить немного лекарства и тщательно укутал одеялами. Она покорно подчинилась, едва удерживая слезы, чувствуя пустоту в голове и приближение смерти. Она так редко болела, что против этого внезапного упадка сил у нее не оказалось ни терпения, ни выдержки. Напротив, болезнь усилила в ней желание бежать, вырваться из этого, похожего на гробницу, подземелья. И она не хотела умереть здесь, как крыса в норе… Охватившее ее недавно отчаяние исчезло. Остался только властный инстинкт самосохранения. Мысли теснились в ее возбужденном лихорадкой мозгу. Она безнадежно пыталась сообразить, кто мог бы помочь ей, ибо, хотя она и поняла, что Брюслар не грозит ее жизни, сказать это о Морване она не могла. Этот не допустит, чтобы она избежала
Разве что он сочтет себя достаточно отмщенным, если старухе Фаншон удастся заполучить Марианну в позорное рабство, которым она ей угрожала. В настоящее время Морван сопровождал Брюслара вместе с остальными рыцарями тьмы. Но он вернется, и тогда кто знает, не удастся ли ему убедить шевалье уничтожить ее? У него была серьезная поддержка в лице барона Сен Юбера, так презиравшего Марианну. День за днем, пока она будет чахнуть в этом подземелье, они станут убеждать Брюслара, пока не сломят его сопротивление. Чем больше она об этом думала, тем ясней понимала, что выбор ее ограничен Сеной и домом в Ранеля. Надо бежать прежде! Но как?
– Не волнуйтесь так, – внезапно раздался ласковый голос Жоливаля. – Вы слишком много думаете, моя дорогая! Неужели всемогущий человек, которого вы пленили прошлой ночью, не отыщет вас?
– Надежда есть, если он пожелает увидеть меня сегодня вечером, но может пройти несколько дней, пока он обо мне вспомнит. Если вообще вспомнит!
– К чему такое самоунижение? Я уверен, что он думает о вас.
– Вы очень любезны, мой друг. Вы пытаетесь успокоить меня, но как уверовать в то, что я могу быть для него чем-то большим, чем минутное наслаждение? Разве в его жизни не было других женщин? У князя Беневентского я слышала о какой-то польской графине…
– Валевская? Действительно, она была без ума от него. Она все оставила, чтобы следовать за ним, и именно потому, что она забеременела от него, он решил расторгнуть брак с Жозефиной.
– Вот видите! – печально вздохнула Марианна.
– Валевская уехала, не так уж давно, но уехала.
– Потому что он должен снова жениться, потому что она не захотела страдать! Почему мне быть счастливей, чем она! Ее называли «польская супруга». Она молода, красива, благородна, однако он позволил ей уехать. На что другое могу надеяться я, кроме той единственной ночи?
На этот раз Аркадиус де Жоливаль промолчал.
«Он знает, что я права, – подумала Марианна, – но не хочет в этом признаться. Он боится, что я предамся отчаянию».
Приступ кашля перехватил ей дыхание. Жоливаль поспешил дать ей попить лекарство, затем попытался уговорить съесть немного теплого супа, принесенного Рекеном. Но Марианна не ощущала голода. Сам запах пищи, по правде говоря, не особенно аппетитный, вызывал у нее тошноту.
– Я хочу пить! – сказала она. – Я чувствую только жажду, причем ужасную.
Покачивая с озабоченным видом головой, он дал ей выпить согретой над жаровней воды, а затем, укутав ее получше, расположился в настороженном ожидании на своей «постели». Лежа в тишине в лихорадочном оцепенении, Марианна впервые подумала о Язоне Бофоре. Теперь она пожалела об отказе от его предложения. Очарованная приманкой блестящего театрального будущего, она не захотела внять его предостережению. И он оказался прав: предсказанная угроза стала реальностью… И он больше ничем не мог ей помочь. Когда вернется Брюслар со своей бандой, американец будет уже в открытом море. Правда, он упоминал о своем друге, некоем Паттерсоне, американском консуле в Нанте, но для узницы каменоломен Шайо Нант так же далек, как планета Марс. Марианна закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать. От этого ей стало еще хуже, лихорадка усилилась, и она обратилась с отчаянной просьбой об исцелении к Всевышнему.