Звезда гарема

Лей Тамара

Девушка чувствовала себя очень скверно, сознавая, что она только пешка в чужой игре.

– Нет, нет, – воскликнула она, надеясь на то, что ее мысли являются плодом ее воображения и понимая, что это не так.

В то же мгновение Люсьен оказался рядом с ней. Он молча взял ее за руку и подтолкнул к окну. Александра рассвирепела.

– Меня обманули, – проговорила она, отскочив назад и вырываясь из его крепких рук.

– Черт возьми! – выругался Люсьен, снова схватив ее.

Она увернулась и, отскочив в дальний угол комнаты, спряталась в спасительной темноте.

– Моя

мама заставила тебя сделать это? Мужчина пошел на ее голос.

– Я тебе объясню все позже.

– Позже не будет. – Александра лихорадочно искала что-нибудь, чем можно будет его ударить, если он подойдет ближе. Ее рука нашарила щетку на туалетном столике.

– Если ты подойдешь ближе, я закричу, клянусь!

Де Готье не обращал ни малейшего внимания на ее угрозы.

– И будешь ответственна за мою смерть.

Его смерть... В девушке завязалась отчаянная внутренняя борьба между чувством самосохранения и совестью. Она, естественно, не могла позволить ему забрать себя отсюда, но приговорить Люсьена к смерти было выше ее сил.

– Иди, – умоляла девушка, – воспользуйся свободой, но оставь меня здесь.

– Без тебя я не уйду. Ты в любом случае выйдешь отсюда, даже если мне придется нести тебя на плече.

Александра схватила щетку и держала ее перед собой, как меч.

– Я буду сопротивляться и ударю тебя, – предупредила она, в душе надеясь, что он внемлет ее мольбам.

Де Готье, решив, очевидно, что без борьбы не обойтись, быстро подошел к ней и схватил ее руку с зажатой в ней щеткой.

– Отпусти меня! – потребовала Александра, вырывая руку.

– Если ты хочешь насилия, пусть будет так, – процедил мужчина, притягивая сопротивляющуюся девушку ближе.

Она резко повернулась и занесла руку над головой. Секундой позже ручка щетки из слоновой кости опустилась на голову де Готье. Выругавшись, Люсьен отобрал у нее так называемое оружие и бросил его на пол.

– Я не пойду с тобой, – объявила Александра, полная решимости воевать до конца. – Я не оставлю маму.

Руки мужчины, словно тиски, сжали девушку с такой силой, что она едва могла вздохнуть.

– Александра, – его голос был очень мягок, будто Люсьен в чем-то провинился перед ней, – это не ужасный сон. Твоя мать умерла.

Девушка осознала это не сразу, а когда к ней вернулась способность что-либо понимать, она застыла в немом отчаянии.

– Неужели ты и сейчас не изменишь своего решения? – продолжал Люсьен. – У меня нет причин больше оставаться здесь.

Не желая вновь возвращаться к ужасной реальности, Александра отрицательно покачала головой.

– Нет, ты лжешь, Люсьен де Готье. Это был просто ночной кошмар.

Мужчина тяжело вздохнул.

– Лейла отравила твою мать. Разве ты не помнишь, как вцепилась в нее?

Как только он произнес эти слова, девушка вспомнила все. Она пыталась стереть из сознания воспоминания о той ночи, но сделать это не удавалось. Все произошедшее казалось очень реальным, совсем непохожим на сон.

– Интересно, как бы я узнал про твой сон, если бы всего этого не было на самом деле?

– Моя мама умерла? – спросила Александра тихим печальным голосом.

– Да.

Борясь

с желанием заплакать, что могло только усугубить горе, девушка напряглась всем телом в руках Люсьена.

– Лейла, – произнесла она, а печаль и боль утраты сменилась менее болезненным чувством ненависти. – Хочу видеть ее мертвой.

– Ее накажут по заслугам, – сказал де Готье, – а сейчас нам надо идти.

Александра не соглашалась.

– Теперь я не уйду до тех пор, пока не удостоверюсь, что она так же страдала, как моя мать и умерла в муках.

Потеряв терпение, англичанин схватил ее на руки и понес к открытому окну. Девушка вновь начала сопротивляться: она кусалась, брыкалась и стучала кулаками по его спине.

То, что сделал Люсьен, было противно ему самому, и никогда прежде он так не поступал. Однако упрямица не оставила ему выбора. Поставив ее на ноги, он придержал ее одной рукой и занес над ней другую.

– Когда-нибудь ты скажешь мне за это спасибо, – произнес мужчина и неохотно опустил кулак на ее подбородок.

Не понимая, что с ней случилось, Александра зашаталась и упала прямо на подставленные руки де Готье.

Ожидание ужасного наказания за содеянное лишило Лейлу сна, и она, ухватившись за оконную раму, всматривалась в темноту ночи. Она была далеко не глупа, прекрасно понимая, что это последние часы ее жизни, невзирая на тот факт, что она была матерью Рашида, наследника Джаббара, который однажды уже спас ее от изгнания, и сейчас ничто не могло предотвратить наказания. Если бы умерла дочь, а не мать, Лейла могла бы вновь отделаться изгнанием, но его любовь к умершей Сабине была слишком велика. Даже без предъявления Халидом вещественного доказательства – отравленного финика, ей грозила смерть.

Первая жена купца провела рукой по ссадинам, оставленным разгневанной Александрой. Но царапины были пустяковыми, гораздо больше мучила боль в боку, было даже трудно дышать.

Ненависть, все эти годы жившая в душе Лейлы, заполнила ее сейчас без остатка. Как ей хотелось увидеть юное прекрасное тело девушки, содрогающееся в конвульсиях, ее губы, безнадежно ловящие глоток воздуха. Пусть за это грозит смерть, но игра стоит свеч. Но эта сучка жива, и Рашид скоро женится на ней.

Все последние годы она отговаривала сына, но упрямец вбил себе в голову, что обязательно возьмет в жены эту огненноволосую стерву. Его желание было столь же сильно, как страсть Джаббара к Сабине.

Голова начинала раскалываться от боли и озлобления. Опустошенная ненавистью Лейла прижала пальцы к векам, вспоминая о победе, которую чуть было не одержала четыре ночи назад. Желая выяснить, какие удовольствия может подарить ей английский евнух, хотя он демонстративно игнорировал все попытки его соблазнить, она сама решила прийти к нему.

Лейла прошла через сад, что всегда делала, когда желала разделить страсть с кем-нибудь из евнухов. Как только она миновала ворота, необычное зрелище предстало перед ее глазами: Александра лезла в окно англичанина. Сначала первая жена пришла в ярость, бешено ревнуя и думая о том, что другая будет располагать тем, в чем отказано ей. Затем благоразумие взяло верх.