Звезда и шпага
Шрифт:
И в этот момент он показался Омелину очень похожим на комиссара времён Гражданской войны, в кожаной куртке и с маузером в деревянном футляре на бедре, готового расстрелять всякого, кто возразит командиру или ему по любому вопросу. Вроде Дыбенко или Фурманова. Вот оно, прошлое поколение политработников, из которых вышли такие прославленные товарищи, как Климент Ворошилов и сам товарищ Сталин.
— Хорошо, — кивнул Пугачёв. — Вот тебе, Омелин, и пешая команда. Ну, и конников мы тебе соберём, с Божьей помощью.
— Вот только, быть может, не стоит товарищу комиссару Омелину самому конных в бой вести, — предложил Стельмах, куда только делись его мазурские словечки, откуда вернулась странная,
— Я — человек, товарищ лейтенант, — ответил ему на это Омелин, — и сам хозяин своей жизни. Если я буду сидеть в штабе, то какой же я военный комиссар. Получается, я — крыса тыловая, а не военный комиссар. Ведь многие мне это за глаза говорят, не так ли, товарищ лейтенант? — Стельмах часто изгалялся по этому поводу, особенно хлебнув первача. — Вот теперь вы все увидите, что я не стану прятаться за спины других, когда дело доходит до выполнения моих планов.
— Славно сказал, — уронил Пугачёв, как бы завершая этими словами заседание штаба, — правильно.
Той же ночью в двадцати верстах выше по течению Уфы, куда уже не решались заходить патрули екатерининских войск, пожилой башкир Туймазы — житель здешних мест, вёл людей и коней к берегу реки.
— Переправа совсем плохой, — приговаривал он. — Войско не переведёшь. Никак не переведёшь. Вода поднялась. Высоко-высоко. Вот тут надо к этому дереву крепкий верёвок привязать, чтобы переправа хороший была. Есть такой верёвка? — Кто-то из роты Стельмаха протянул Туймазы несколько увязанных в бухты канатов. — Добрый верёвка. Будем вязать. — Он быстро наладил несколько узлов, проверил на прочность, заставив навалиться сразу нескольким дюжим парням. — Теперь на тот берег надо. — Обвязавшись теми же верёвками, Туймазы прыгнул в воду, не раздеваясь, и диковинной рыбой поплыл на тот берег Уфы. Там он выбрал дерево покрепче, навязал узлов, наладив верёвочную переправу. Перебравшись по ней обратно, он принялся объяснять, каким образом переправлять по ней лошадей.
— Вяжи его крепко, — старик усмехался, — как будто воруешь, и ставь на доска. А солдаты с тот береги — тяни, тяни крепко, в землю упрись. Надо быстро чтоб конь на тот берег был, пока он не испугаться, и копытом не бей. А то разобьёт доска — и всё. Нет конь. Нет переправа.
Таким образом, люди и лошади переправились на правый берег Уфы. Туймазы махнул им на прощание рукой, собрал верёвки, забрав их с собой, и ушёл к себе в степь. Небольшой же отряд Омелина, как можно тише направился к Красноуфимску. Для ускорения полковой комиссар посадил стельмаховских мазуриков на коней к своим всадникам. Когда с рассветом вдалеке появились стены крепости, все подобрались, начали проверять оружие, понимая, что очень скоро их ждёт кровавая заварушка, шансов выйти живым из которой было очень мало. И конным, и пешим.
Неподалёку от Красноуфимска, пеших солдат в гарнизонных мундирах ссадили и теперь они шагали позади кавалеристов, стараясь скрыться в облаке пыли, что поднимали последние.
Омелин в последний раз проверил шашку и пистолеты, погладил коня по шее. Усмехнулся про себя, вспомнив их последний диалог с Кутасовым. Комбриг был решительно против участия комиссара в этой авантюре, однако у Омелина нашлись доводы и для него.
— Нельзя мне и дальше при штабе только сидеть, — сказал он Кутасову, — никак нельзя. Я авторитет теряю, и главное, среди своих людей. Политсостав в армии я составил, теперь политруки и комиссары без меня управятся. Пора бы и о себе немного подумать. Ведь вспомни Гражданскую, тогда комиссары при командирах всегда были, людей из окопов поднимали, где командир не справлялся — комиссар солдат в атаку ведёт. Я говорю это молодым политрукам, а они мне едва
Помолчал тогда комбриг Кутасов, но не нашёл чего ответить, и только рукой махнул.
— Кто такие?! — оторвал Омелина от воспоминаний голос часового со стены Красноуфимска.
— Открывайте ворота! — крикнул ему комиссар. — Мы из корпуса Деколонга!
— Сейчас разберемся, из какого вы корпуса! — ответили ему, и спустя несколько минут в воротах отворилась небольшая калитка, ровно одному человеку пройти, и из неё вышёл небольшой отряд солдат во главе с офицером в чине капитана.
— Кто такие? — задал он тот же вопрос. — Откуда будете?
— Мы из корпуса Деколонга, — снова ответил Омелин. — Честь имею представиться, поручик Омелин. — Он коротко козырнул.
— Поручик Стельмах, — выступил вперёд бывший студент. — Командовал ротой в троицком гарнизоне, сейчас принял командование гарнизонными войсками, что прорвались из крепостей, после их падения под ударами пугачёвских орд.
— Красиво говорите, господин поручик, — усмехнулся капитан-поручик, и, чтобы не выглядеть невежливым также представился: — Капитан-поручик Марев. Казаков среди вас нет, бород бритых тоже не вижу, — начал вслух рассуждать он, — для пугачёвцев вы слишком уж гладкие все, нет таких у Емельки. Значит, можете проходить. Подождите пару минут. Сейчас мы вам ворота откроем.
И действительно, стоило ему, вместе с отрядом вернуться в крепость, как тяжёлые ворота её поползли в разные стороны. Омелин позволил себе усмехнуться — всё шло по его плану, враг сам впускал их к себе.
Омелин покачивался в седле. Цок, цок, цок, — бьют подковы по земле. Омелину стоило больших душевных усилий не поглаживать рукоятку пистолета. Отряд втягивался в Красноуфимск. Медленно, очень медленно, будто мухи, ползущие по патоке. Они ползут по ней, увязая лапками, каждый раз им всё сложней выдёргивать ноги, увязающие в вязкой жидкости. И тут вдруг воздух разрывает грохот взрыва, за ним следует ещё один и ещё — начала работать пугачёвская артиллерия. Все головы обернулись в стороны южной стены, к которой сейчас развёрнутым строем шагали, как в психической атаке, рабочие и казацкие пешие полки. В тот же миг время потекло своим чередом. А именно, полетело вскачь безумным табуном лошадей.
Омелин выхватил пистолет — и всадил пулю в грудь капитан-поручику, единственному обер-офицеру у ворот. Без него, как и предполагалось, солдаты растерялись, кто-то хватался за оружие, иные же просто вертели головами, безумно и бездумно надрывались унтера, зачастую отдавая противоречивые приказы. Но все голоса перекрывал дикий свист конных пугачёвцев. Они были набраны из молодых казаков, что ещё не успели отрастить бород, им выбрили лица и приказали молчать до самого начала сражения. И теперь они отводили душу за все часы молчания.
— За мной! — кричал Омелин, размахивая выхваченной саблей. — Вперёд! К воротам!
И увлечённый им казаки понеслись по улицам Красноуфимска, рубая направо и налево всех, кто оказывался у них на пути. Наперерез им, было, устремились несколько солдат во главе с обер-офицером. Они попадали на колено, вскинули мушкеты с примкнутыми штыками. Омелин налетел на обер-офицера конём, сбил его наземь, ударил саблей по голове. Солдаты, потерявшие командира, растерялись — унтеров среди них не было — и не успели выстрелить. Казаки порубили их в несколько секунд.