Звезда курятника
Шрифт:
Суббота
Прокрадываясь ночью в дом, мы с Иркой забыли запереть входную дверь, и наша забывчивость имела печальные последствия. Поутру Томка, которому надоело сидеть в вольере, умудрился вскарабкаться на собственную конуру, с нее перемахнул через полутораметровое ограждение и вырвался на оперативный простор двора. Приоткрытая дверь черного хода неизбежно привлекла внимание энергичного и предприимчивого пса, и он без раздумий вторгся в дом. В результате курица, с вечера размораживавшаяся в мойке, попала не в кастрюлю, а в желудок вечно голодной собаки. В кастрюлю,
— Ну все, борща на обед не будет! — сокрушенно объявила Ирка уже после того, как четвероногий пожиратель куриц был с позором изгнан во двор.
— Куры кончились? — с пониманием спросил Моржик, с аппетитом уплетая вчерашний окорочок. — Я сейчас же съезжу на рынок!
— Зачем на рынок? — удивился Колян. — Вчера на проселке я видел группу прелестных пеструшек, они бродили с таким потерянным видом, совершенно бесхозные куры! Что нам стоит по-тихому отловить одну птичку?
— Сиди спокойно, последователь гусокрада Паниковского, — сказала я мужу, которого перспектива охоты на пернатых заметно воодушевила. — И ты, Моржик, тоже не спеши бежать на рынок: я вчера заглядывала в морозилку, там куриные тушки лежат вповалку.
— Да, но они все мерзлые, — возразила Ирка, вручая холодную котлету подпрыгивающему от нетерпения Масяньке. — Разморозить новую птицу и сварить борщ я уже не успею, мы с Масей идем на двенадцатичасовое представление в цирк!
— Вот и идите спокойно, — кивнула я. — Какие проблемы? Курицу я сама разморожу и борщ к вашему возвращению вполне успею сварить.
— Часам к двум, да? — уточнил Колян, явно не намеренный пропустить время обеда.
— Тогда мы с Колей тоже прокатимся в город, — оживился Моржик. — Я хочу купить новый спиннинг, Колян поможет мне выбрать.
Сразу после завтрака начались сборы: Ирка облачила Масю в нарядный свитер и парадный джинсовый комбинезон с вышитой на груди гигантской божьей коровкой, я упаковала в рюкзачок для ребенка печенье, сок и запасные штанишки. Мужики снарядились самостоятельно, и в начале двенадцатого великолепная четверка погрузилась в машину и отбыла в город. Я помахала им на прощание платочком, вымыла посуду, выдернула из морозильной камеры дежурного бройлера, положила его на подоконник, на солнышко, чтобы быстрее оттаял, и задумалась: чем бы заняться? Больше всего мне хотелось бухнуться на диван с приятной книжкой, уложив рядышком пяток яблочек и пару шоколадных батончиков.
Так я и сделала и некоторое время провела в блаженной неге, но где-то в промежутке между третьим яблоком и второй шоколадкой ощутила легкий дискомфорт. Со двора доносился тоскливый собачий скулеж, заглушавший пение птичек и шелест листвы. Я встала с дивана, перегнулась через широкий подоконник и увидела распластавшегося на газоне Томку. Пес лежал на брюхе, положив на передние лапы голову и горестно созерцая неподвижного самшитового ежика. Рядом с Томом валялись прокушенный резиновый мячик
— Книжку бы почитал! — досадливо сказала я, с неудовольствием сознавая, что развлечь затосковавшего зверя — мой прямой хозяйский долг.
Услышав мой голос, Томка вскочил и примчался под окно, на ходу вращая хвостом, как пропеллером.
— Гулять пойдешь? — спросила я собаку.
Всем своим видом пес выразил полную готовность к прогулке.
Я пощупала ледяную курицу, прикинула, что она будет отмерзать еще час, не меньше, и пошла гулять с собакой. Мы вышли со двора, не забыв запереть за собой калитку, и направились к небольшому озерцу, вокруг которого очень удобно совершать спортивные пробежки. В свое время я проверяла по шагомеру, один круг — это один километр, очень легко считать.
Томка то и дело пропадал из виду, и его перемещения я отслеживала по качающимся верхушкам камышей, через заросли которых с треском ломилась собака, время от времени выпрыгивая из камышовых джунглей, чтобы коварно ударить меня башкой под коленки. Если я после этого падала в траву, пес очень радовался и норовил рухнуть сверху, чтобы в этой удобной позе облизать мою физиономию своим шершавым языком.
Таким веселым образом мы гуляли минут сорок и на улицу, прямиком ведущую к Иркиному дому, вывернули около часу дня, оба запыхавшиеся и извалявшиеся в пыли.
Белый листочек на выкрашенном в черный цвет заборе привлек мое внимание просто потому, что до сих пор никаких бумажных объявлений в этом районе я не видела. Пионерский-2 — это новый, еще недостроенный район частных домов, плотность населения здесь — человек десять на квадратный километр. Какой смысл расклеивать объявления там, где их некому читать?
Я приблизилась к забору, ожидая увидеть бумажку с предложением купить или продать земельный участок, но обнаружила, что это вовсе никакое не объявление. Скорее записка, адресованная неизвестно кому. «Не суй свой длинный нос в чужие дела, дура!» — корявыми печатными буквами было начертано на бумажке.
Неприятно удивленная, я призадумалась. Не хотелось признавать себя дурой, но было очень похоже, что послание адресовано мне! Или не мне, а Ирке? Ведь дом-то ее и забор, на который налеплена гадкая бумажка, — тоже ее, так не подруженьку ли мою автор послания называет ругательным словом «дура»? Вот только нос у Ирки совсем не длинный, пуговкой, у меня длиннее… И упоминание о чужих делах, в которые длинноносой дуре не велено соваться, наводит на мысль о моем расследовании убийств Димы и его маменьки. Так что же получается, это я дура, что ли?!
Ужасно сердитая, я сдернула бумажку с забора и измазала руки свежим клеем. Очевидно, записку прилепили совсем недавно, пока мы с Томкой резвились в камышах.
— Эй, Том, ко мне! — позвала я, вспомнив о собаке. — Иди сюда, мой хороший! Нюхай!
Я присела на корточки и протянула Томке сорванную с забора бумажку. Запах клея ему явно не понравился, но лицевую сторону листочка пес обнюхал с интересом и неожиданно вдохновился.
— Гав! — выдохнул Том.
— Ищи! — велела я. — Взять его! Кусать за пятки! Рвать штаны! Бить морду!