Звезда на одну роль
Шрифт:
— Быстро? Да я там чуть от скуки не умерла.
— Я приготовился ждать до четырех. — Князь потупил темные глазки, опушенные длинными ресницами. Эти совершенно девичьи ресницы у взрослого тридцатилетнего мужика умиляли Катю. «Ах ты, Скромняга!» — подумала она. Ей тут же представился гном из «Белоснежки».
— Брифинг запланирован по времени так, чтобы информация успела поступить в дневные выпуски новостей, — пояснила она.
— Ясно. Ну что, поехали? — Он повернул ключ зажигания. — Если по Кольцу, то до Ордынки, а затем
— Так. А там я покажу, как проехать. Катя внимательно изучала свое отражение в переднем зеркальце. Достала из сумочки помаду «Рев-лон» и деловито подкрасила губы. В зеркальце она перехватила взгляд Князя.
— Красивая, красивая, — похвалил он, въезжая в потоке машин в туннель. — Я рад, Катенька, возможности наконец-то поговорить с тобой об очень для меня важной вещи.
«Вот сейчас он признается мне в любви, предложит руку, сердце и титул, и я...»
— Кать, мы отправляемся в экспедицию! Представляешь? Я прямо сам не свой от радости. Столько всего пришлось вытерпеть! — Князь замотал круглой, коротко стриженной головой. — Во-первых, финансы. Это такая прорва денег! Два джипа, снаряжение, продукты, оплата дороги, бензина, услуг проводника...
Катя вздохнула и вспомнила слова Кравченко:
«Вот увидишь, когда ты станешь его женой, он по ночам будет читать тебе отрывки из путевого дневника Миклухо-Маклая и отчеты о заседаниях Российского географического общества».
— Насилу спонсоров нашли! Компания «Кока-кола». Условие — на наших джипах будет их фирменный знак, — с воодушевлением продолжал Князь. Он поминутно оборачивался к Кате и совершенно не следил за дорогой. — И все-таки нам с ребятами тоже пришлось влететь в копеечку. Но ничего, Африка стоит любых денег!
Кстати, мне пришлось отстаивать право на поездку в Серенгети буквально со шпагой в руках. Салазкин из Питера тоже подал заявку. Я его спрашиваю тихо-вежливо: за каким чертом тебя несет на Лимпопо? Ты же по Арктике и Антарктике все время ползал — на оленях там, на собачьих упряжках. А он нагло так: куда хочу — туда и еду. Сам топай в Антарктику. Амундсен ты наш заполярный. Я ему хотел морду бить, да... В общем, утвердили мою заявку. Но интриги, интриги! — Князь взмахнул рукой и чуть не врезался в грузовик. Взвизгнули тормоза.
— Я буду скучать без тебя, Сереженька, — вкрадчиво сказала Катя. — Привези мне из Африки шкуру леопарда.
— Я тоже буду без тебя скучать, дружочек. Но ведь через полгода я вернусь, а леопарды в Красной книге.
— Тогда шкуру зебры. Будет очень даже эффектно смотреться — такая полосатенькая.
— Попробую. Эх, жаль, что ты с нами не хочешь! А то бы... — Он мечтательно вздохнул. — Сейчас вон буржуа наши на сафари едут. А это чушь. Неделю в стеклянном автобусе — что там можно увидеть? А здесь простор: озера, водопады, Килиманджаро, саванна, океан Индийский... Эх! Тебе бы, как писателю, очень пригодились эти африканские впечатления.
Катя
— Может быть, все-таки и правда тебе поехать со мной, а? — Он предлагал это с самым серьезным видом. — Скажи своим на работе, что ты, в конце концов, писатель, тебе необходимы впечатления и ты едешь охотиться на львов в саванну.
— А мой начальник ответит, что таких Хемингуэев, как я, выставляют из органов в двадцать четыре часа, — засмеялась Катя. — Нет, нет, Сереженька. И потом, там змеи, эти ужасные странствующие муравьи, мухи цеце и людоеды. Нет, я уж лучше подожду тебя в Москве.
Они проехали по Ордынке и свернули к станции метро «Третьяковская». Возле галереи Мещерский по просьбе Кати остановился.
— Тут нет проезда. Тупик. Пойдем пешком.
И они, увязая в нерасчищенном снегу, направились в глубь Лаврушинского переулка.
«Рампа» занимала подвал старинного дома в стиле модерн, располагавшегося неподалеку от Дома Островского. Катя с трудом открыла тяжелую, разбухшую от сырости дверь, и они по крутой лестнице спустились вниз, в вестибюль студии. Мещерский еще ни разу не бывал в «Рампе». С Бергманом он познакомился в «Щуке» на премьере, куда Катя брала его вместе с Вадимом. Бен-режиссер Князю очень понравился.
В сумрачном тесном вестибюле, где пахло мокрой шерстью и кремом для обуви, было пустынно. У вешалки стояли только два волосатых голенастых парня в джинсах и клетчатых ковбойках.
— Я скажу тебе, Сеня, потому что ты — артист. Настоящий артист. Девяносто шестой пробы, — трагически придушенным шепотом вещал один. — Жизнь — ничто. Наше ощущение жизни — все. Когда я еду до дороге и вижу встречный автомобиль, мне вдруг хочется направить машину прямо в лоб. Понимаешь? Я вижу, ощущаю всей кожей — взрыв, скрежет металла, звон стекол, сноп пламени. Все горит: асфальт, деревья, трава... И я горю, Сеня...
— Так нельзя, Вань, — утешал его собеседник. — Эти ощущения... Сходи-ка ты к психоаналитику. Хочешь, додкину адресок?
— У меня есть психоаналитик. Жесткий последователь Фрейда. А что толку, Сеня? Едва его пациенты заикаются о том, что помышляют о самоубийстве, он сразу требует плату за пропущенный сеанс. Нет, все это не то, — вздыхал Ваня, встряхивая гривой каштановых волос. — Душа обязана почувствовать вкус жизни. Вкус, понимаешь? Ее соль, ее боль, ее сладость. Только тогда она сумеет адекватно отразить свои переживания на сцене. А разве они это понимают? А? Разве им это доступно?
Катя бочком проскользнула мимо философствующих актеров. Мещерский последовал за ней, он то и дело оборачивался.