Звезда над нами
Шрифт:
Уэйд понимал, что при встречах с этими людьми он должен узнать гораздо больше - в досье не было сведений, нужных ему.
Он снова вынул фотографию и положил ее перед собой.
На него смотрело приятное, улыбающееся лицо.
Он установил автопилот для полета в Огайо и поднялся в воздух.
Уэйд посмотрел вниз на бегущий навстречу горизонт, однако его глаза манили другие горизонты.
Серый барьер Времени - невообразимо глубокий, скрытый в таинственной тени. Ждущий его.
Город Колумбус мало чем отличался от большинства знакомых Уэйду городов, хотя он и не произвел на
Все города были, конечно, анахронизмами. Появление полностью автоматизированной промышленности, управляемой электронно-вычислительными машинами, и дешевого быстрого транспорта, питаемого энергией Солнца, нанесло решительный удар городам.
Появление городов было вынужденным - они обеспечивали людей работой, защищали их. Когда нужда в них исчезла, люди вернулись к более естественному образу жизни. Небольшие чистенькие поселки усыпали сельскую местность. Люди в них жили бок о бок в течение всей жизни. На свободных участках земли возводили дома, и люди видели небо и землю, слышали музыку прохладных ручьев и непоседливых ветров.
Города остались, но они умирали. Понемногу, шаг за шагом деревья и травы, вытесненные некогда бездушным бетоном и сталью, вползали в города - зеленые ростки пробивались на нехоженых улицах, мощные корни упорно рвались к земле, пронизывая серые фундаменты городов.
Колумбус по-прежнему сохранял видимость жизни, оставаясь столицей штата и городом, где находился древний университет штата Огайо.
Уэйд улыбнулся, глядя в открытое приятное лицо доктора Фредерика Клементса, декана исторического факультета. "Интересно, - подумал он, - какие чувства тебя обуревают, когда ты работаешь в городе?"
– Что вы мне можете рассказать о Дэниэле Хьюзе?
– спросил он.
Доктор Клементс сжал длинные пальцы - образовалась остроконечная пирамида, - и на лицо его легла тень глубокой задумчивости. Он умудрился принять терпеливый и рассеянный вид, как будто, беседуя с Драйденом, приносил в жертву частицу своего драгоценного времени, отрываясь от какого-то, Поистине Важного Научного Исследования. На самом деле он почти не проводил исследовательских работ; он занимал пост декана факультета, потому что был хорошим политиком и любил присутствовать на заседаниях. Тем не менее он всегда думал о себе как об ученом, преданном своей работе.
– Представить себе не могу, чтобы доктор Хьюз был замешан во что-то - э-э-э - неприятное, - сказал доктор Клементс.
– А я и не говорил этого.
– Ну не надо, не надо, мистер Драйден! Вы уже третий представитель из Управления безопасности, задающий мне вопросы о Хьюзе в течение этой недели. И я не настолько глуп, чтобы не понять, что два плюс два будет четыре.
"Блестящий вывод", - подумал Уэйд.
– Скажите, у вас не было никаких столкновений с Хьюзом? Никаких... гм... инцидентов?
– Нет. Доктор Хьюз выполнял свою работу весьма прилежно и успешно. Все занятия
– А как насчет личной жизни?
– К сожалению, здесь я ничем не могу вам помочь. В нашем университете не принято вторгаться в частные дела преподавателей. Никаких сведений о докторе Хьюзе, помимо его научной деятельности, я вам представить не могу.
– Насколько я понимаю, вы не были с ним близкими друзьями?
Доктор Клементс заколебался.
– Я испытывал самое глубокое уважение к доктору Хьюзу, ответил он наконец.
– Понятно. А что вы думаете о трудах Хьюза как историк? Вы согласны с ним - с основным направлением его исследований?
Клементс с любопытством посмотрел на Уэйда.
– Мне не совсем понятно, что вы имеете в виду?
Уэйд не сдавался.
– Вы работали с Хьюзом в течение многих лет, доктор Клементс. Ученый с такой выдающейся репутацией, как у вас, должен был за это время выяснить свое отношение к его работе-с чем вы согласны и с чем не согласны, правда? Как мне известно, вы проявляете интерес к исторической науке?
Клементс проглотил приманку.
– Действительно, вы очень тонко подметили это, мистер Драйден. Мне всегда казалось - конечно, это должно остаться между нами, - что доктор Хьюз не очень-то верил в некоторые из своих трудов. История, видите ли, это итог причин и следствий - подобно всему остальному. Поэтому ее можно рассматривать как единый процесс. Улавливаете? С другой стороны, мы можем относиться к человеку как к какому-то сверхъестественному существу, действующему независимо от законов, которым подчиняется вся Вселенная. Правда, доктор Хьюз никогда не оспаривал этих постулатов, по крайней мере открыто. Его монографии, должен вам сказать, написаны очень сдержанно, даже... гм... суховато. А вот в разговоре он проявлял большой интерес к людям. Понимаете? Один раз он даже попробовал написать роман, насколько мне известно.
"Наконец-то, - подумал Уэйд, - удача".
– И он был опубликован? Может быть, под другим именем?
Доктор Клементс покачал головой.
– По-моему, он так и не был окончен.
– А вы его не читали?
– Нет. Я не был... настолько... близок к доктору Хьюзу. Он даже никогда не говорил со мной о своем романе.
– В голосе Клементса было заметно уязвленное самолюбие, и Уэйд впервые почувствовал расположение к нему.
– А кто, по вашему мнению, был его лучшим другом, сэр? Кто-нибудь из историков?
– Не думаю.
– Клементс откинулся на спинку кресла.
– Мне кажется, он не был особенно близок со своими коллегами по профессии, хотя был с нами неизменно вежлив.
– На его губах появилась едва заметная улыбка.
– Хьюз получал длинные письма от одного парня из Канады. Обычно он читал их, сидя в своем кабинете в перерывах между занятиями, причем смеялся так громко, что нам это казалось немного... ну, немного странным.
– Как его имя?
– Карпентер. Херберт К. Карпентер.