Звезда Парижа
Шрифт:
Надо все выяснить… Непременно. Ну, а если, не дай Бог, графиня де Легон сказала правду…
Скрипнула дверь. Адель, подняв голову, увидела Фердинанда Орлеанского, входящего в комнату, и радость охватила ее. Кажется, как раз этого человека ей и не хватало. Как могла она провести столько времени с Филиппом? Как можно было расстаться с Фердинандом?
Герцог Орлеанский был удивлен уже тем, что видит ее здесь, и странным устало-доверчивым выражением ее лица. Ему даже показалось, что она всем существом потянулась к нему. Фердинанд был великодушен. Забыв о ссоре, он шагнул Адель навстречу, едва уяснив, что она нуждается в нем.
—
— Ничего. Так, сижу…
Он склонился над ней. Улыбка на ее губах была беспомощная, вымученная.
— Это же библиотека, — сказал Фердинанд.
— Да? А я и не заметила.
— Вы кого-то ждали?
— Нет. Я просто… просто думала.
Голос ее звучал безжизненно, изящная головка словно склонилась под тяжестью густых золотистых волос. Шея казалась трогательно тонкой, ресницы были опущены. Фердинанд подумал, что сейчас, в какой-то неуловимый момент, она на секунду стала похожа на десятилетнего ребенка.
Он взял ее руку в свою.
— Что с вами? — спросил он вполголоса. — Уже дважды я застаю вас в таком состоянии, отчего это?
— Оттого, что я очень несчастна, Фердинанд. Да. Несчастна не по годам. — Она усмехнулась. — Мне кажется, я ничем это не заслужила.
— Вы несчастны? Вас так многие любят.
— Наоборот. Меня не любит никто, кроме Дезире. И что мне эти многие?
— Тогда скажем иначе: я люблю вас. Это может вас утешить? Хоть чуть-чуть?
Она взглянула на Фердинанда. Уверенность, что ей был нужен именно он, все возрастала. У него были синие глаза, ласковые, спокойные, изящные руки с длинными пальцами, красивый рот — каждая черточка его внешности будто успокаивала Адель. Она знала, что позже, через несколько часов, горе, которое она испытала, прорвется невиданной злобой, слезами, может быть, даже жестокими поступками, но сейчас было так приятно замереть рядом с Фердинандом в каком-то умиротворяющем покое. Не находя объяснений своему настроению, она невольно подумала: а уж не Эдуарда ли она пытается найти или обрести в герцоге Орлеанском?
— Как странно, что я узнала все это тоже в Нейи, — проговорила Адель вдруг, шмыгнув носом. Ее не интересовало сейчас, поймет ли Фердинанд, о чем идет речь. — Когда-то я именно здесь была очень счастлива.
— Адель, неужели вы влюблены? — спросил он, ласково улыбаясь.
Она не выдержала и тоже улыбнулась:
— Да, и давно.
— А как же ваше жестокое сердце? — мягко пошутил он.
— Жестокое не для всех, мой принц. Для вас, например, оно не будет жестоким. — Она коснулась кончиками пальцев щеки Фердинанда. — Ах, Боже мой, я так виновата перед вами, мой друг. Мы в прошлый раз отвратительно расстались, и я виновата в этом. Не знаю, что на меня нашло. У меня бывают такие приступы: хочется говорить грубо, жестоко, и я никак не могу остановиться. — Она пожала плечами. — Вы были правы, когда говорили, что я отвратительна.
— Пожалуй, я тоже был не прав. Я забыл, что вы не моя собственность. — Усмехнувшись, он добавил: — Впрочем, всем ясно, что такая красивая женщина, как вы, не может быть ничьей собственностью.
Наступило молчание. Адель тихо дышала, не произнеся ни слова, комкая в руках платочек. Когда часы в библиотеке гулко пробили восемь, она вздрогнула. Фердинанд спросил, гладя ее руку:
— Хочется вам идти к ужину?
Она покачала головой.
— Адель, может быть, то, что я скажу, будет совсем не вовремя…
Она улыбнулась сквозь слезы:
— Говорите. Я ни на что не обижусь.
Мгновение он молча смотрел на ее склоненный профиль, влажные длинные ресницы, завитки на стройной
— Адель, я хотел бы эту ночь провести с вами.
Она подняла на него глаза. Какое-то время взгляд ее казался затуманенным, непонимающим, потом уголки рта дрогнули в печальной и мягкой, невыразимо пленительной улыбке. Она тихо ответила:
— И я.
Фердинанд знал, что она шлюха, что она спит со многими ради денег, и с ним тоже связалась, в частности, из-за каких-то выгод — казалось бы, она должна соглашаться на предложения в любое время, и все-таки он не думал, что сейчас она согласится. Из всех братьев Орлеанов Фердинанд был, пожалуй, самым добрым, чутким и великодушным, он ни к кому не относился свысока или с презрением, а к Адель тем более. Сейчас он чувствовал, что ей действительно нехорошо. Почему же она соглашается? Что заставило ее сказать «да»? Адель будто прочитала его мысли и, отвечая на его немой вопрос, проговорила едва внятно:
— Просто… просто вы очень вовремя появились. — Она вздохнула, так коротко, будто судорога прервала ее вздох. — Ах, Фердинанд, честное слово, мне ведь больше не у кого искать утешения, кроме как у вас.
Я очень одинока. И даже если я десять раз в день услышу признания в любви, это ничего не изменит.
Она взяла его голову руками и ласково, почти по-дружески коснулась его губ:
— Спасибо, Фердинанд.
— За что? Я ничего не сделал и ничего не сказал, дорогая.
— Да, вы мало говорите, но я чувствую, что вы добры ко мне. За это благодарю. И, поверьте, Фердинанд, я этой вашей доброты никогда не забуду.
Эта последняя ночь, проведенная в Нейи, была для нее очень счастливой. Такое редко бывало, но сейчас Адель не нужны были бурные наслаждения и яростные всплески страсти. Ласки Фердинанда, деликатные, утонченные, его рот, целующий ее губы, нежность, с какой он овладевал ее телом, — это было все, в чем она нынче нуждалась. А еще больше она хотела, обессилев после ласк, положить голову ему на плечо, на какой-то миг лишиться собственной силы, всех своих мыслей, самой своей личности, раствориться, довериться ему — ибо этому человеку действительно можно было довериться — и, затаив дыхание, на несколько секунд почти умереть в этом спокойном объятии. В эти секунды она казалась себе бестелесной. Ей было хорошо и спокойно, как никогда. Только Фердинанд мог дать ей это. И только этого человека — единственного из многих — она чуть-чуть любила.
Однако превращение, которое произвели с Адель горе и Фердинанд, не могло быть долгим. Когда в пять часов утра она вышла из комнаты герцога Орлеанского, слез уже не было в ее глазах. Она высоко держала голову, а на ее лице было холодное замкнутое выражение. Сбросив туфли и подобрав юбки, она, полураздетая, босиком побежала по галерее в башню Радоде, в свои апартаменты.
Жюдит вынырнула перед ней, словно из-под земли:
— Ах, Боже мой, мадемуазель, стойте! Я вас давно поджидаю. За всю ночь ни на час не уснула!
— Почему же так?
— Вас искал герцог Немурский и никак не мог найти. Он, конечно, подозревает вас. Я говорила ему, что подозрения ни к чему, что вы, в конце концов, имеете право делать, что захотите, но он прямо рвал и метал, для меня это был ужас! Теперь он дожидается вас в комнате. Я хотела предупредить вас, чтобы он не застал вас врасплох.
Успокойся, — сказала Адель. — Спасибо за предупреждение, но Немура я не боюсь.
— И все-таки, будьте осторожны, мадемуазель.
— С ним? Дорогая Жюдит, он лишь умеет говорить страшные слова, а для преступления у него не хватит духу, так что не волнуйся. Он не убьет меня.