Звезда Парижа
Шрифт:
Мадемуазель Мишель постаралась на славу. Придворный туалет Елены был великолепен. Нежно-голубой шелк платья был расшит крохотными золотыми бабочками, а парадная бархатная темно-синяя юбка-трен с широкой, сложной по рисунку золотой каймой, застегнутая поверх платья под грудью, расходилась спереди, открывая вышивку, а сзади длинным шлейфом тянулась за своей хозяйкой.
Елена надела бабушкины серьги. Кроме кольца Армана, это было ее единственное украшение. Сейчас, когда она уже могла распоряжаться деньгами семьи, молодая женщина не хотела покупать драгоценности, пообещав себе, что хотя бы
Двери распахнулись, и герцогиня, расправив темно-малиновый шлейф придворного платья, шагнула на ковровую дорожку, расстеленную от дверей зала до постамента, на котором стояли два трона с круглыми спинками. Один, с вензелем Наполеона на спинке, был свободен, а на втором восседала императрица.
Аглая медленно и величественно шла через зал к Марии-Луизе, и Елена, шагнув на дорожку, последовала за ней. Обе подруги вечером несколько раз прошлись по бальному залу нового дома Елены, репетируя ритуал прохода, приветствия, представления и отхода через боковые двери, поэтому она была совершенно спокойна и смогла даже рассмотреть императрицу через полуопущенные ресницы.
Мария- Луиза оказалась высокой женщиной с великолепной фигурой. Белоснежные плечи и грудь, высокая шея молодой женщины и ее удлиненное лицо с большими голубыми глазами -все носило отпечаток породы, свойственный женщинам из древнейших королевских домов Европы. Теперь Елене стало понятно, почему император выбрал ее. Жозефина вызывала любовь, а Мария-Луиза - почтение.
Она догнала Агалаю, остановившуюся перед троном императрицы, и обе женщины одновременно присели в глубоком придворном реверансе.
– Ваше императорское величество, позвольте представить вам маркизу де Сент-Этьен, - произнесла мадам Ней и поднялась, а Елена по-прежнему осталась склоненной перед Марией-Луизой.
– Рада видеть вас при дворе, маркиза, - прозвучал молодой сильный голос. Французский язык императрицы был безупречен, и только очень чуткое ухо могло услышать в нем легкий акцент.
Елена поднялась, наклонила голову, поблагодарила и обе женщины вышли через боковые двери.
– Ну, вот и все, - весело сказала Аглая, - сегодня императрице представляют трех дам, и нас пригласили первыми - этим нам дали понять, что ты - почетная гостья. Поехали домой, нужно отпраздновать это событие.
Подхватив длинные бархатные шлейфы придворных платьев, дамы направились к выходу, и если бы не медленная величественная поступь лакея в императорской ливрее, шедшего впереди них, женщины, наверное, побежали бы. Разговаривать за спиной слуги было неразумно, поэтому подруги переглянулись и в молчании прошествовали до экипажа.
– Ну, как тебе молодая императрица?
– полюбопытствовала Аглая, как только они оказались внутри кареты.
– Знаешь, мне она показалась не столько красивой, сколько породистой, как благородное животное, если так можно выразиться о человеке, тем более о женщине.
Елене было неудобно, но именно это ощущение осталось у нее от взгляда на Марию-Луизу.
– Ты права, император был одержим желанием стать «племянником» казненного короля, ведь Мария-Антуанетта приходится родной теткой отцу молодой императрицы. Но нужно честно сказать: покойная
– Герцогиня задумалась, потом добавила: - Впрочем, император ее любит, как любой стареющий мужчина любит молодую жену. И весь двор сплетничает о том, что он по нескольку раз на дню задирает Марии-Луизе юбку. К счастью, она оказалась страстной женщиной, достойной дочерью своего отца, сейчас живущего уже с третьей женой и имеющего тринадцать детей.
Карета остановилась у крыльца дома на улице Гренель, к которому Елена на удивление быстро привыкла и уже считала своим.
– Нас, наверное, ждет Доротея, - сказала она Аглае, - ведь сегодня праздничный обед.
Обе женщины, двумя руками поддерживая длинные, расшитые золотом шлейфы, направились в маленькую уютную столовую. Комната, обставленная светлой ореховой мебелью, с большой картиной, висевшей над камином и изображающей главный дом имения маркизов де Сент-Этьен под Дижоном, очень нравилась новой хозяйке. Стол был уже накрыт на троих, и за ним сидела как всегда прелестная графиня Доротея. Она встала навстречу подругам и обняла Елену.
– Поздравляю, наконец, ты - полноправный член общества; хотя влияние ты приобрела во дворце Жозефины, официально ты признана только после визита к Марии-Луизе, - глаза Доротеи светились веселым любопытством, и она спросила: - Во что на сей раз была одета наша австриячка?
– Ты знаешь, я смотрела на ее лицо, поэтому наряд не очень внимательно разглядела. Платье было белым с вышитыми золотыми пчелами, а юбка-трен, по-моему, темно-красная, сплошь расшитая золотом - про остальное спроси у нашей герцогини, она тебе лучше расскажет.
– Достаточно обсуждать императрицу, она как всегда была увешана бриллиантами, на которые можно купить, по крайней мере, Италию. У своего папочки она такой роскоши никогда не видела, - заявила Аглая и уселась рядом с подругой.
– Где праздничный обед?
Елена распорядилась подавать на стол, и женщины весело провели время, обсуждая планы на ближайшие дни.
Три месяца пролетели как один миг. Молодую маркизу де Сент-Этьен закружил круговорот светской жизни. После бала в Мальмезоне и приема в Тюильри она пользовалась огромным успехом. Все превозносили красоту и очарование Звезды Парижа. По совету Аглаи, она больше не отказывала кавалерам, а танцевала на балах. Императрица Жозефина взяла ее под свое покровительство и приглашала в Мальмезон не реже раза в неделю, Доротея рассчитывала на нее, устраивая праздники в доме Талейрана, а Аглая просто возила подругу везде, где бывала сама, чтобы не быть одинокой.
Мудрый Талейран, как всегда, оказался прав: прозвище, данное Елене Наполеоном, прилипло намертво, и в этом сезоне было необыкновенно модным иметь отношение к Звезде Парижа. Мужчины увлекались ею и старались привлечь ее внимание, но положение вдовы имело свои преимущества, и Елена никого не принимала у себя дома, кроме своих подруг, охлаждая пыл мужчин несколькими словами о том, что, уважая память мужа, она не принимает ничьих ухаживаний. Маркиза объявила, что ей можно передавать только цветы, и букеты десятками приносили в дом на улицу Гренель с утра до позднего вечера.