Звезда Полынь
Шрифт:
– Знаю кой-какие.
– Напиши мне иероглиф "сердце".
Даже тут она, похоже, совсем не удивилась.
– Вот прямо в четыре утра?
– Ага. Чтоб лучше спалось.
Она мягко улыбнулась.
– Легко. Да ты зайди…
Он нерешительно шагнул в комнату – и от избытка предупредительности, чтобы, не дай бог, не скомпрометировать даму, даже не закрыл дверь в спящий, заполненный плотной тишиной коридор. Наташка вынула из ящика стола папку, из папки лист бумаги, взяла ручку и какими-то странными, нездешними движениями – то плавными, то отрывистыми – быстро уложила на бумагу несколько линий. С материнской улыбкой протянула лист Корховому. Тот взглянул. На листе красовалась какая-то здоровенная калоша – малость наклонная, будто кто-то нарочно ударил носком в невидимую грязь; а из-под калоши в
– Круто, – сказал Корховой с уважением. – Только вот проверить я все равно не могу…
– Не сомневайся. Я не вру. Спи спокойно. А я еще поработаю.
– Ну ты сильна, мать.
– Спокойной ночи, – с кроткой настойчивостью проговорила она.
– Черт, да кто этот Журанков все-таки?
Она чуть помедлила, прежде чем ответить. Задумчиво сказала:
– Беззащитный гений…
Корховой несколько мгновений вглядывался в ее лицо, но по нему ничего нельзя было понять. Просто женщина хотела еще поработать, вот и все. И терпеливо ждала, когда друг наконец уйдет и даст ей такую возможность.
– Спокойной ночи, – сказал он, повернулся и пошел к себе. Непонятное сердце парусом ходило в его руке и с каждым взмахом меняло галсы.
ГЛАВА 3
Отчим достал.
Насчет равенства наций тереть – любимая ботва. Но при этом конкретно наши все корыстолюбцы и жестокие преступники, а ихние все бескорыстные правдоискатели и беззащитные гуманисты. Кто за русских – тот красно-коричневый реваншист, кто против – тот восстанавливает справедливость, поруганную тоталитаризмом и террором. Русского на работу не взяли – правильно, тупой. Черного не взяли – фашизм. Наших в какой-нибудь бывшей братской республике порезали – ах-ах, людей, конечно, жаль, но вообще-то несчастных бандитов вполне можно понять, мы перед ними пять веков виноваты и не каемся, носы задираем, не признаем в них равных себе и норовим в колонию превратить. У нас кого-нибудь из гастарбайтеров порезали – о звери, о эсэсовцы! Нашим кричат "Чемодан-вокзал-Россия!" и вышвыривают из домов – правильно, у нас есть собственная страна, а если мы не хотим на Родину, значит, во-первых, она уродская и мы сами это чуем, а во-вторых, если уж тебе лучше в чужой стране, так забудь о том, что ты русский, становись как те. У нас кого-то из нелегалов депортировали назад – какая жестокость, какое надругательство над правами человека, он виноват лишь в том, что хотел жить там, где ему хочется, и так, как ему хочется! От нас чего-то хотят – надо немедленно и безвозмездно дать, хватит унижать малые беззащитные народы и кичиться своей особенной гордостью, пора, в конце концов, продемонстрировать добрую волю. Нам чего-то надо – обойдетесь, вам вообще ничего не надо, вашего тут ничего нет и не было, все равно вам впрок не пойдет, что вам ни дай – разворуете.
А, кстати, попробуй и впрямь вора возьми за шкирку – разжигание шовинизма, провокация властей, атака на капитал, вечное российское неуважение к собственности.
Ну чисто больной на всю голову.
И, главное, в нашей же стране за это в бабках просто купается. Во всяком случае – сравнительно. У пацанов из класса родители, если кто на заводе или в институте каком – так ведь заплата на заплате, чирики считают.
Года три назад, может, даже два – трудно сказать, когда глаза начали открываться, – Вовка этого еще не понимал. В детстве все воспринимается как единственно нормальное. Только чувствовал, что скучно. И мама стала какая-то скучная. Раньше – он помнил смутно, и с каждым годом, жаль, все смутнее – они с батькой по вечерам болтали о том, о сем, обо всем; смеялись, стихи даже читали, Вовке особенно нравилось про бегуна… теперь уж и не вспомнить ни слова – типа про бегуна, и все. Сейчас она с отчимом если и разговаривает, то как-то все время по делу. Что купить, куда поехать, с кем встретиться… Повестка дня, а не разговор. Бюджет в третьем чтении.
И ему с ними говорить не о чем. Он это уже тогда, три года назад, начал чувствовать. Невозможно же с мамой в пятнадцать беседовать о том, о чем в десять, – какой шарфик надеть, яблочко съесть или грушку, замерз или не замерз, или вот я какой молодец –
Они-то все валили на переходный возраст. Как будто у человека можно хоть один год найти в жизни не переходный! Но в какой-то момент родакам становится невозможно держать власть одними только "надо" или "нельзя", а надо хоть как-то объяснять, почему надо и почему нельзя. Убедил – победил. Не убедил – извини. И Валенсий взялся убеждать, видно, очень хотел, чтобы и у Вовки мозги вывихнулись, как у него самого. Объяснять он любил. Ох, как рот откроет… Туши свет, кидай гранату. А то еще придут какие-нибудь его коллеги или, ваще шмуздец, иностранцы из цивилизованных стран. Почему это в дикой России до сих пор пидоросня и прочая дрянь не в чести? Отклонения от нормы надо пропагандировать как можно шире, чтобы извращенцев не третировали, а уважали. Норма есть торжество серости, норма есть питательная среда тоталитаризма. Уважительное отношение к сексуальным меньшинствам – главный признак цивилизованности общества…
Ага. Через улицу напротив школы дом гниет, три года назад признали аварийным, назначили к сносу, да так и забыли, вода из кранов не течет, люди на цыпочках ходят – боятся вместе с полом к соседям рухнуть; а в подвале чуть не полсотни пацанов и девок бездомных ютятся с крысаками в обнимку, уже и говорить разучились почти. Каждый день со стариками на помойках дерутся – за объедки. Это нормально. А вот если пидорам не лизать – мало цивилизации, Европа не полюбит.
А почему наркотики до сих пор не разрешены? Это же вопиющее нарушение прав человека! Это только усугубляет скрытую наркоманию!
О, сокрушался в ответ Валенсии, я и сам предпочел бы, чтобы Россия была маленькой страной, ведь жить в стране размером с Люксембург не в пример приятнее, у нее просто в принципе не может быть наших имперских амбиций, столь губительных для свобод… И это взрослый? А спроси его: ну, ладно, хорошо, выстрижем вокруг Москвы Люксембург, а вся остальная земля кому достанется? И кто на ней будет заправлять? Оккупационные власти, кейфор очередной? И что там будет с нашими? Как в Чуркистанах – начнут из домов вышвыривать? Гуманист хренов… Умным себя считает.
Чисто маньяк.
Ну да, скажи попробуй – он и так чуть что вспоминает какую-то карательную психиатрию. При коммуняках, говорит, чуть кто начинал думать не как положено – его сразу сажали в психушку и там мучили, а диагноз ставили: патологическая ненависть к Советской власти. Сначала Вовка тех, кого этак вот лечили принудительно, жалел, а потом и сам не заметил, как ему от бесконечных отчимовых сетований и самому стало закрадываться: нет, ну ведь, похоже, и впрямь маньяки.
И, главное, сами-то они диагнозы всем ставят – только держись! Иван Грозный – садист, Ленин – циклотимик какой-то, Сталин – параноик… Только они сами – на все шары нормальные.
На самом деле для них, теперешних, кто на бабки не подсел – тот и псих, и по нему дурка плачет. А сами-то здоровы только бабло считать, в глазах – одни нули.
Почему-то вот у тех больных ума хватало, чтобы страна укреплялась: Грозный Казань и Астрахань взял, и только когда вся Европа на него навалилась – не сдюжил, Сталин немцев победил и пол-Европы по струнке поставил; а этих умных и целиком нормальных хватает только разваливать все на хрен и тырить, что не успели стырить те, кто уже насосался и свалил. Жуть представить, что бы было, если б и впрямь они пришли к власти, да не украдкой, вполсилы, как при Пьяном Хряке, а всерьез. Они бы всех несогласных не то что пересажали, а просто в землю вогнали по ноздри, видно же: чуть им кто слово против – тот с ходу фашист, и весь сказ.
Вот дама какая-то из Сорбонны. Валенсий Вовке прямо сказал: редкая умница, ты послушай, мальчик, послушай… только в разговор не встревай… Вовка послушал. Ага. Главное сегодня – демонтировать остатки советских структур: бесплатное образование, здравоохранение… И только тогда возникнет подлинное равенство: кто может платить – тот будет платить, а кто не может – то и не надо ему.
Единство критериев, понятные и общие для всех правила игры – основа демократии.
Бесплатное образование – лицемерие, ведь отбор производится согласно тайным привилегиям. Типа диких рабоче-крестьянских детей зачем-то принимали, хотя им бы только водку пить.