Звезда Полынь
Шрифт:
Кармаданов отрицательно покачал головой.
– Пойми, Валька, – задумчиво ответил он. – Я советскую парашу ненавидел не меньше твоего. И до сих пор ничего ей не простил… Как, впрочем, я и девяностым годам ничего не простил и не прощу. А лазурный – это небо. А за ним – звезды. Наши звезды. Их раскидало черт-те куда. А они друг подругу скучают… не могут не скучать… Я же вот по тебе скучаю. А они, помимо дружбы, еще общее дело делали. Великое.
Бабцев растроганно помолчал.
– Ну, раз так, то ладно, – сказал он. – Убедил.
Молчу.
Некоторое время молчали оба,
– Конечно, – сказал потом Кармаданов. – Тут зависит от того, как ты к этому относишься, потому что всякое стремление к безопасности можно обозвать шарашкой. Ты понимаешь… Вражьи шпионы – это ж полбеды. Это, знаешь, фоновый режим, про который всерьез, по-моему, никто и не думает. Я, конечно, со шпионами, мягко говоря, мало общался…
– Но все-таки общался? – дружелюбно подколол Бабцев.
– В последний раз – когда "Тайну двух океанов" в детстве читал, – честно признался Кармаданов. – Не сбивай. Я вот что хотел сказать… Никто так не презирает собственных звезд, и никто так не стремится их ограбить, выпотрошить и выкинуть на помойку, чтобы больше не вякали, как свой же чиновник средней руки. Вот поэтому у нас и шарашка… Из-за них. И финансирование такое сложное, на шестьдесят процентов подспудное, – из-за них, сволочей…
– Даже на шестьдесят? – удивился Бабцев. Но эта тема показалась Кармаданову, видимо, совсем неинтересной или очень уж специальной, и он только ладонью махнул пренебрежительно: мол, не о том я, погоди…
– Конечно, тут иначе. Спокойнее, безопаснее… А какие тут детки! Руфь с уроков приходит – не нарадуется. Вдумчивые, любопытные… никто шмотками не выпендривается, ни от кого ни пивом не пахнет, ни табачищем… Можно, конечно, сказать, это потому, что мы железным занавесом отгородились от остальной России, как когда-то СССР от цивилизованного мира… А можно и наоборот. Грязь стараемся сюда не пускать. Ну, и бравируем, конечно, маленько – мы же все интеллигентные люди, все помним, что такое пропускные системы и режимы… А отчасти даже где-то лестно. Я вот себя поймал, что, когда ты про шарашку говоришь, я обижаюсь на тебя только потому, что ты это… ну… произносишь слишком уж с неприязнью. Слишком уж. Мы и сами иногда наш город называем Королев-16… С иронией, да, но отчасти, знаешь, с гордостью.
Бабцев поднял брови.
– Почему?
– Шутим так… А в каждой шутке есть доля правды. Ну, Королев – понятно. Из-за нормального городка Королева на Клязьме, в котором всякая там "Энергия" сидит… А шестнадцать… Из-за Арзамаса-16, честно скажу. Сверхсекретного Сарова, где в свое время водородную бомбу клепали.
– Ага! – не утерпел
– Да ну и что, в конце концов! Тебе наша бомба много вреда нанесла? Или кому? Японцам в Хиросиме, может, сахаровские бомбы кровь сильно попортили? А кстати… По секрету – у нас тут теперь тоже свой Сахаров есть…
– Свят-свят-свят, – сказал Бабцев. – И тоже под арестом?
– В Сарове он под арестом не был, не передергивай. С ним там носились как с писаной торбой. И у нас носятся… По слухам, такой же гениальный… И вроде бы такой же малахольный. Примерно одновременно со мной приехал, относительно недавно. Это, кстати, насчет собирания умов. В полной нищете и безвестности где-то в Питере дотлевал несколько лет, наслаждался расцветом демократии, а корпорация его просто спасла, и сейчас, поговаривают, на дальнюю перспективу он чуть ли не единственный светоч.
– Дальняя, ближняя… Сема, мне ж это ни о чем не говорит. Откуда я знаю, что у вас дальнее, а что ближнее?
– Да если по правде, мне это тоже по барабану. Или, как молодежь сейчас выражается, – параллельно. Я же не ракетчик и даже не физик. Так говорят. Ну, говорят, смотри, Кармаданов, в оба! Когда Журанков, мол, раскрутится – деньги понадобятся немереные…
– Журанков? – медленно переспросил Бабцев.
– Угу… – Кармаданову, судя по всему, было совершенно все равно, Журанкову немереные деньги потребуются для переворота в космических технологиях или, скажем, Колобкову. Или Эфроимсону какому-нибудь. Важно, что потребуются. И их надо будет обеспечивать.
А вот для Бабцева… Для Бабцева это было совсем даже не все равно.
Бабцев, стараясь держаться как можно спокойней, взялся за бутылку и разлил по полрюмки. Рука не дрожала. И на том спасибо.
– А звать как? – спросил он.
И голос не дрожал. Ай да я, подумал Бабцев.
– Звать? – чуть удивился Кармаданов. – Погоди, чтоб я помнил… Константин, что ли… А тебе-то что?
Бабцев взялся за рюмку. Криво усмехнулся.
– Ты будешь смеяться, – сказал он, – но Константин Журанков из Питера – это отец моего пасынка. Первый муж Катерины.
– Е! – громко сказал Кармаданов после долгой паузы. Будто икнул.
Потом они еще несколько мгновений молчали.
– Ну, жизнь играет, – пробормотал, очухавшись, Кармаданов. И тоже взялся за рюмку. Но не стал ее поднимать, выжидательно глядя на задумавшегося друга. Бабцев, точно просыпаясь, глубоко вздохнул.
– Да уж… – сказал он.
– Ты теперь к нашим секретам ближе меня, – проговорил Кармаданов то ли с завистью, то ли даже слегка с ревностью. – Просто зайдешь да поболтаешь невзначай… По-семейному.
Бабцев некоторое время молчал, а потом снова тяжко вздохнул и пробормотал:
– В том-то и дело.
И поднял рюмку.
Полутора часами раньше в квартире Журанкова раздался звонок.
Журанков никого не ждал. Осекшись на полуслове, он удивленно вытянул шею и немного повернул голову к двери. На лице его однозначно читалось желание, чтобы этот звонок оказался ошибкой или какой-нибудь случайностью в сложной самостийной жизни электричества: проскочил лишний электрон, вот и вздрогнул звонок во сне сам собой…