Звезда Полынь
Шрифт:
– Ты не большой любитель, да и я не большой любитель, – сказал он, – но, во-первых, русский обычай требует, а во-вторых, это по-настоящему вкусно и, может, даже полезно.
– Мне нынче и впрямь полезно, – совсем воспрянул Кармаданов. У него даже глаза засветились от мужского предвкушения. Какой полноценный мужчина не взволнуется и не испытает радостного подъема, получивши внеплановое предложение культурно выпить? – Ты просто гений, Валька. Но, скажи, с каких это пор ты вдруг начал чтить русские обычаи?
– Видение мне было, – загробным голосом сказал Бабцев. – Георгий Победоносец на "КамАЗе"…
– Да иди ты! – засмеялся Кармаданов, начиная суетиться и метать на стол
– Так что такое у тебя нынче приключилось, ты не сказал, – напомнил он.
– Серафима отчудила, – помрачнев, проговорил Кармаданов. Из рук его проворно прыгали на стол тарелки. – Отпустили мы ее на лыжах. Не в первый раз. Тут на окраине шикарный парк, плавно переходящий в бескрайние просторы России… Но девчонка-то большая уже, вполне вроде разумная и к лыжам привыкла, ходит неплохо. Мобильник с собой… Суббота, в парке народу должно быть полно, ее же друзей-приятелей, одноклассников. Честно скажу, в Москве я так безмятежно к этому не относился никогда – но тут совершенно, казалось бы, безопасно. За эти месяцы не слышал ни об одном казусе, которыми столица полным-полна…
– Ну и?
Кармаданов от воспоминания даже передернулся.
– Час проходит, два проходит, три проходит… Исчез ребенок. Мы ее в ежовых рукавицах не держим, крепились до последнего – вот придет, вот сейчас, ну, подождем еще пять минут, не надо паники… Руфь с тетрадками сидит, я с бумагами – рабочей недели не хватает, как всегда, ты же понимаешь. Нету. А темнеет уже! Наконец – все, лопнуло терпение, звоним ей. А нам отвечают: недоступен, мол, абонент. Ну, тут уже сердце в клочья. Побежали в парк. Нету. Расспрашиваем тех, кто там катается… Не видели. В милицию… в больницу… Ну, в общем… Руфь чуть с ума не сошла, да и я… А она, оказывается, решила, что давненько Северный полюс никто не открывал. Или землю Санникова, я уж не знаю… В общем, понесло ее прочь от города, в леса и долы. И там упала, да всерьез, до полной потери хода, расшибла ногу и телефон разбила об дерево.
– Умереть, какие ужасы ты рассказываешь, – сочувственно проговорил Бабцев.
Кармаданов помолчал. Чувствовалось, что он еще полон переживаний – мало времени прошло, и его пока не вполне отпустило. Да, подумал Бабцев, сегодня коньячок Семену воистину не повредит…
– И что дальше?
– Дальше началась сказка. Дели на десять. А впрочем, может, и нет… Я бы, говорит, обязательно замерзла насмерть, или меня бы волки съели…
– Тут есть волки?
– Откуда я знаю? Никогда не слышал, но разве ж я волками интересовался? Дело не в волках! Это у нее уже фантазия разыгралась, я думаю… Братья Гримм. Какая ж принцесса в лесу без стаи голодных волков?
– Принцесса?
– В общем, пока мы тут корвалол хлебали, у нее целое приключение произошло. От неминучей смерти ее спас благородный рыцарь… Вернее, если следовать ее рассказу дословно, не рыцарь, а русский богатырь. Высокий, красивый, могучий, скромный, потрясающе умный и умопомрачительно добрый. Посадил на спину и дотащил до города. Принес в травмопункт, дождался, когда ей снимок сделали, убедился, что нет никаких серьезных последствий, только сильный ушиб, донес до дому. А когда она позвонила в дверь, удрал. Мы его даже не видели. И она даже не знает, как его зовут. То ли постеснялась спросить, то ли вообще забыла о таких мелочах. То ли паршивке так показалось романтичней…
– Ищут прохожие, ищет милиция… – покачал головой Бабцев, открывая коньяк. – Вы тут, я смотрю, заняты реанимацией не только советского могущества, но и советских воспитательных мифов…
– Факт остается фактом,
– И ты так и не знаешь, кто ее выручил?
– Ни малейшего представления. И она не знает.
Последнее, что он ей якобы сказал: не вздумай мне говорить "спасибо", потому что я всего-то прощения прошу…
– Умереть не встать, какая романтика.
– Именно. Серафима романтически потрясена до глубины души. Мы от нее подробностей ее собственных злоключений так и не сумели добиться – она только про своего спасителя могла рассказывать. С сердечными придыханиями… Понимаешь, фантазия у нее богатая, и, повторяю, все это можно было бы делить на десять – но ушиб-то действительно серьезный, и она действительно двух шагов пройти сама не может. Несколько дней ей в лежку лежать. Значит, кто-то ее действительно нес. Я уже и в травму, где ее смотрели, стаскался. Да, говорят, была такая – с молодым человеком… Какой из себя? Знаете, папаша, нам вот только и заниматься составлением словесных портретов тех, кто сопровождает травмированных. Не знаю, что и думать…Вот такой у нас нынче день.
– Жуть, – согласился Бабцев и разлил коньяк по рюмкам. – Ладно. Тогда первый тост не такой, как я планировал, а за благополучие наших детей. Симка твоя – просто чудо.
– В перьях… – буркнул Кармаданов, но ясно было: это он так, чтоб не раздуться от гордости.
– Да хоть и в перьях, – мирно согласился Бабцев. – Мне немножко обидно, конечно… У кого-то вон какие благородные сыновья растут… Богатыри, не вы! Но я Вовке все равно желаю только добра, несмотря ни на что. За это и выпьем. За детей.
Кармаданов взялся за рюмку и, прежде чем ее поднять, несколько раз от души кивнул.
– Я согласен, – заявил он потом, точно и без того уже не было стопроцентно ясно, что он согласен.
И они выпили. То был добрый, чуть суровый "Хеннесси", настоящий коньяк безо всяких этих цветочных, парфюмерных выкрутасов, столь ценимых в спиртном дамами, но сам с готовностью расцветающий горячим темно-коричневым цветком, едва посеют его в мужской утробе… Выпить вот так запросто на уютной, теплой кухне, с минимальной закусью, без хрусталя и трех сортов вилок – казалось, молодость вернулась. Да, взять немножко алкоголя – это, подумал Бабцев, оказалась правильная мысль. А он еще сомневался.
– Ты теперь что-нибудь расскажи, – попросил Кармаданов.
– Мне нечего, – покачал головой Бабцев. – Я тебя слушать приехал. У меня же ничего не меняется. Это у тебя новая жизнь на подъеме…
Кармаданов усмехнулся. Расценил ли он это как тонкую лесть, или воспринял как простую констатацию фактов – неважно. Похоже, он и сам считал, что у него новая жизнь на подъеме.
– Но ты ж понимаешь, Валька, это все не для газет…
– Слушай, я обижусь. Ты что, полагаешь, будто я уже не способен просто так с другом разговаривать, не выведывая информации для очередных сенсационных статей? Если хочешь знать – осточертели мне все эти сенсации, скандалы… Горячие факты, холодные факты… Чуть теплые факты…