Звезда-полынь
Шрифт:
— С ума сошел, богатырь? — повторяет ведьма.
— А? — опомнился я. — С тобой — сойду! Что сломала, Ягишна?
— Метлу…
И на древко переломленное показывает. Плюнул я — то ли с облегчения, то ли с досады, на Середу посмотрел — а та бечевку из котомки своей достала, примотала деревяшки друг к другу, теперь узлы завязывает. «Перелом», знать, лечит! Ступу-то уже не собрать — совсем разбита. Кривая такая метла вышла да короткая — ну да Середа ее все равно к котомке за спину наискось приладила, теперь помело
Делать нечего — пришлось залезать ведьме на Храпа моего. Ничего, залезла сзади, уверенно сидит, по-мужски. Хорошо хоть, юбка длинная да широкая, а то сраму не оберешься… Я-то молчал все, Ягишна тоже притихла, только слышно, как сопит за плечом, да пальцы за рубаху держатся.
— Светояр, а Светояр, — вдруг говорит внучка Яги. — Ты уж прости, если обидела.
Вот уж не ожидал! Меня? Обидеть? Да куда ей!
— Какая там обида! — пожал я плечами беспечно. Как-то уж слишком беспечно… Что?! Обидела? И вправду?.. Да быть не может…
— Глянь, хозяин, — подает голос Храп. — Близко уж Кощеев терем!
— И где, интересно, костры до небес? Где чаны стоведерные со смолой кипящей? Где ножи булатные, в крови закаленные? — бормочу я.
Сзади Середа вцепилась крепче.
— Всегда такой кровожадный?! — спрашивает.
— Это шутит он, — отвечает Храп за меня. — Мы же были здесь уже. В прошлый раз он спрашивал, где колья с черепами и заборы из костей добрых молодцев, Кощеем замученных. Это всегда он так. А я седею с него. Особенно, когда песни петь начнет…
— Не мог бы чего получше о хозяине сказать? — смеюсь я.
— Не мог бы, — доволен Храп. — Я тебе не зеркальце колдовское, чтоб приятное говорить…
Середа сзади хохотом зашлась.
— Ты чего? — спрашиваю.
— Да вот представила, как ты, Яр, у зеркала спрашиваешь! — всхлипывает ведьма.
— Это какое зеркало-то… это которое — "свет мой зеркальце, скажи"? "Я ль на свете всех белее" и все прочее, да?! По шее бы тебе, Храп, за такое надавать!
— …А я конь верный, боевой, — продолжает эта скотина, — я тебе честно говорить должен! Чтоб знал о себе всю правду!
— Я тебе потом такую правду скажу — уши отсохнут!
— А какие песни поешь? — вдруг спрашивает Середа, меня от мысли о страшной мести коню отвлекая.
— Да одну он поет, постоянно! — снова влезает Храп. — Про поле это треклятое!
— "Полюшко-поле", да? — оживилась ведьма. — А полностью помнишь?
— Мне обычно и половины хватает, чтоб конь волком взвыл! — отвечаю я радостно.
И ка-а-ак грянем на два голоса, вопли Храпа мигом перекрыв:
— Э-э-эх, по-о-олюшко-по-о-оле-е!
Эх, хорошо! Так к крыльцу Кощеева терема и приблизились, увлекшись.
— Кто же это так складно поет? — раздается голос озорной, из верхнего окна хозяйка наполовину
— И тебе долго здравствовать, Елена Гордеевна! — отвечаю я. — Вижу я, и замужество твоего нрава не исправило.
Как засмеется Елена — будто колокольцы маленькие звенят. А тут и двери и открылись.
— А она мне, — говорит Кощей, на порог выходя и на Елену кивая, — и такая люба…
Стоит Кощей — я удивляюсь. Я его, признаться, так и не видел ни разу. Когда за Еленой пришел, тот в отъезде был. Оказывается, не страшен. Худ, будто жердь, костляв, волосы седые совсем, но глаза-то живым огнем горят, морщин почти нет, да и голос звучный, сильный. Чуть не ляпнул: "Ты Кощей?", спохватился вовремя.
— Кощей, Кощей, ты не удивляйся, — чародей — мысли читает. — Заходи в дом, гостем будешь. Хоть и вышла тогда у вас ссора с женой моей, да и с царем заодно — а надеюсь, зла не держишь. Мне же на тебя злится и вовсе не с чего. Ты прям как Лют мой, воин верный, неудивительно, что сдружились…
Середа из-за плеча высунулась, смотрит во все глаза на кудесника.
— А-а, — обрадовался Кощей. — Ты, стало быть, Яги внучка?
— Середой звать, — кивает ведьма, а вперед не шагает — рядом держится. Приятно. — Ты ступу мою сломал, чары полетные сбил?
Ой, началось…
— Ступу? — ахнул Кощей. — Что ты, Ягиш… А ступа твоя была? Тобой заговоренная?
— Нет, — призналась ведьма. — Бабы-Яги одной…
— Ну-у-у, — развел руками Кощей. — Тогда извиняй, это из-за меня, значит, сломалась. Поле, что от терема недалеко, от всех сестер бабки твоей заклято — не лады у меня с ними, понимаешь…
— Конкурентки, — мрачно кивает Середа, Кощей улыбается.
— Верно. Не ушиблась хоть? Не сломала чего?
Одновременно мы с ней головами покачали.
— Ну, тогда пожалуйте в дом, гости дорогие…
А хорошо у Кощея! Дом светлый, со всех сторон диковинки разные — зеркала говорящие на стенах, сапоги семимильные в углу, ворон черный с жерди под потолком каркает, посередь комнаты на столе гроб стоит — мертвяк оттуда руку синюшную тянет.
Мигом подскочил Кощей к гробу, крышку захлопнул быстрехонько, руку мертвячью придавил.
— Не глядите так, гости милые, дальше проходите, это комната одна из моих рабочих… Я бы и не вел через нее, да вторая дверь случайно… к косяку приросла…
Прошли мы дальше, глянул я внимательно на другую дверь — в дальнем конце комнаты которая. А там и вправду — из двери побеги вьются, с другими побегами — которые из стен, — сплетаются.
— Это как же! — восклицает Середа. — Т-такое! С деревом умершим сотворить!!! Это же вы, Кощей Кощеич, просто великий чародей! Чтоб и по мертвому, и по живому… и ВОТ ТАК!