Звезда Судьбы
Шрифт:
— Твой отец живет на болоте? Но почему? Он что, какой-то преступник? Что он…?
— Кулл, — Мантис обернулся к атланту. На лице его была гримаса страдания. — Мой отец — колдун.
Долгое время они не произносили ни звука, слушая, как шипит жир, падающий с жарящегося мяса на угли костра.
— Колдун? — осторожно переспросил, наконец, Кулл.
— Да. Ты и правда… хочешь узнать всю мою историю?
— Если ты желаешь мне ее поведать.
— Историю моего незаконного рождения? То, как была изнасилована моя мать? Как я рос, ощущая на себе это проклятие?
— Если ты желаешь поведать мне это, Мантис, — спокойным тоном повторил
— О, да, я хотел бы рассказать обо всем. Истина сжигает меня изнутри. Я должен поделиться… хоть с кем-нибудь. Возможно, тебе многое станет яснее, мой друг. Возможно, ты лучше поймешь меня самого. Ты очень мудр для обычного наемника, атлант, ты много странствовал и много знаешь.
— Возможно, в моей душе также скрывается боль, Мантис, — негромко произнес Кулл, сам поражаясь тому, каким близким другом внезапно для него сделался этот юноша… Настолько, что и сам атлант, всегда очень скрытный и замкнутый, сейчас был готов поделиться с ним самыми сокровенными своими тайнами, — тем, чего он не рассказывал никому на свете.
Однако природная осторожность и сдержанность взяла верх. Поднявшись, он принялся проверять, хорошо ли прожарилось мясо. Занимаясь этими будничными делами, он показывал своему спутнику, что предлагает на сегодня завершить тягостный для обоих разговор. Возможно, позже они еще вернутся к нему, но сейчас едва ли стоило продолжать терзать себе душу. Куда проще было найти убежище в повседневных заботах и простых радостях походной жизни.
Несколько долгих мгновений Мантис пристально наблюдал за атлантом.
— Возможно, ты и прав, — пробормотал он наконец и принялся помогать другу резать мясо. Вокруг уже сгустилась ночь. Чуть поодаль, положив голову на камень, заснул Урим. Стало холоднее и, подбросив дров в костер, Мантис с Куллом завернулись в теплые накидки. Лишь теперь юноша нашел в себе достаточно сил, чтобы поведать атланту свою историю. Как он стал тем… кем он стал. Историю жизни, не похожей на жизнь других людей…
— Так стало быть, ты не видел своего отца лет с четырех или с пяти?
— Верно, — негромко отозвался Мантис. Словно для того, чтобы иметь возможность взять себя в руки после рассказанной им истории, он поднялся и подбросил еще немного сучьев в умирающее пламя, посмотрел, как разрастается костер и принюхался к дыму. Затем, обернувшись, Мантис взглянул на спящего безумца.
Урим мирно посапывал во сне. Пока Мантис наблюдал за ним, Кулл пристально вглядывался в лицо юноши и заметил на нем странное выражение. Была ли то грусть или зависть? Недоверие или сомнение? Он не смог бы сказать наверняка.
Выражение было мимолетным и вскоре исчезло, так же быстро, как меняется рисунок теней на стене, отброшенных пламенем очага. Юноша обернулся к атланту.
— Как я уже сказал, моя мать не занималась моим воспитанием, потому что ей это было не под силу. Племя усыновило меня, но несмотря на то, что люди старались относиться ко мне терпимо, для них я всегда оставался чужаком. Отец мой, который все глубже погружался в изучение колдовских наук, постепенно стал вызывать у жителей деревни страх и неприязнь, и однажды он навсегда покинул селение. Он больше не вернулся, и тогда люди обернулись
— Так стало быть, тебя ведут просто… грезы? Мечты?
— Да, грезы… Ты можешь называть их так, если хочешь. Но скорее, мне кажется, что это видения… Ответ на годы поисков, которые я вел наяву и во сне. И я сын колдуна. Мой отец был не вполне человеком, хотя на вид и не отличался от остальных людей, так что я тоже наделен магическими силами, хотя и с трудом владею ими. Я никогда не могу рассчитывать на эти свои способности и все же ощущаю, как они делаются все более сильными по мере того, как я становлюсь старше. Это правда, Кулл, я колдун и сын колдуна. Все, чего мне не достает, это возможности обучиться магическому искусству и применить его. Я словно мальчишка, наделенный дарованием художника, которому в руки еще не дали кисть или перо…
Кулл помолчал.
— Я верю тебе, Мантис, — промолвил он, наконец.
Эти слова показались юноше странными.
— А с какой стати ты мог бы мне не поверить? — Он присел на поваленное дерево.
— Я хочу сказать, что верю тебе, — поправился атлант. — Точнее, верю в тебя.
С теплой дружеской улыбкой Кулл протянул руку Мантису. Тот растерянно заморгал, словно пытаясь смахнуть с ресниц непрошеные слезы. Как видно, юноша, немало настрадавшийся за свою недолгую жизнь, не привык к такому искреннему и теплому отношению, и сейчас доверие старшего друга тронуло его до глубины души. Несколько мгновений он разглядывал крепкую ладонь атланта, словно видел величайшее сокровище в своей жизни, а затем крепко стиснул ее обеими руками в немом благодарном рукопожатии.
Некоторое время спустя они расположились у костра, завернувшись в одеяло. Какое-то время Кулл прислушивался к звукам ночного леса, к прерывистому дыханию Мантиса, но думал он сейчас совсем о другом. Во тьме он поискал глазами Урима, свернувшегося под покрывалом, словно в коконе. Какие же тайны таит в себе этот раненый безумец? У них у всех были свои секреты. Это был мир, полный тайн, мир темных болот и колдунов, мечей и странных звуков, храмов и воинов… И все они скрывали какие-то тайны.
Кулл заснул наконец, нимало не успокоенный…
— Чем-то эти болота кажутся мне знакомыми, — объявил Мантис на следующее утро, когда они вновь двинулись на запад в розоватых лучах рассветного солнца.
— Каким образом это возможно, Мантис? — поинтересовался Кулл. — Ты уже бывал здесь прежде?
— Нет, это все было в моих снах. У меня такое чувство, словно я… дома… Или вернулся в какое-то знакомое место, но где все странным образом изменилось.
Урим скакал между ними и, косясь на него, атлант вспомнил о том вопросе, который задал накануне Мантису и о чем оба они позабыли во время дальнейшего разговора: этот вопрос касался присутствия рядом с ними несчастного безумца. Сейчас Куллу не хотелось вновь говорить об этом, и он не стал ни о чем спрашивать своего спутника, но все же в душе продолжал терзаться сомнениями.