Звезда ведьмы
Шрифт:
Она отмахнулась от его вопроса, скованная страхом. Она слышала рассказы о паучьей ведьме от других: враг из числа гибельных стражей, убитая в лесах у подножья нагорья и похороненная там. Но мертвые гибельные стражи не всегда оставались мертвыми. Как Рокингем прежде, паучья ведьма, судя по всему, была воскрешена и обрела новую форму.
— Ты возьмешь меня к Драконьему Черепу, — прошептала ведьма, и ее голос был вкрадчивым и наполненным ядом. Она указала на ветви деревьев вокруг нее: — Позови своих соплеменников. Мы возьмем с собой мои яйца.
Крейнок поднял глаза. Тикаль —
Огр задрожал от увиденного, ужас сковал его.
— Мои дети попробовали крови этого Толчука, — продолжила Вирани. — В этот раз мы будем пировать на его теле и телах тех, кто помогает ему.
— Да, моя королева, — Крейнок поднялся на ноги.
Лицо паучьей королевы поднималось наверх тоже, по мере того как он вставал, ее взгляд стал пронзительным. Ее глаза остановились на увитой шелком листве и встретились с глазами Мамы Фреды.
— За нами шпионят сверху! — прошипела Вирани, указывая в ее направлении.
— Тикаль! Беги! — громко вскрикнула Мама Фреда.
— Что случилось? — спросил Джеррик, хватая ее за плечо.
У Мамы Фреды не было времени отвечать. Она бежала со своим тамринком меж деревьев, стараясь передать ему свою энергию. Затем острая боль вспыхнула в ее груди. Она задыхалась.
Ее маленький друг разделил ее боль. Тикаль пропустил один прыжок, затем запрыгал беспорядочно. Он задел ветку, которая хлестнула по крошечной лапке. Он ударился о землю, и этот удар вышиб воздух из его груди.
Мама Фреда тоже не могла дышать, но она старалась, как могла, дать тамринку силу.
Тикаль поднялся на одну неповрежденную лапку. В страхе и боли он чирикал:
— Тикаль, хороший мальчик, беги, беги.
Огненная агония в груди Мамы Фреды взорвалась в ее ногах и руках. Она едва почувствовала, как Джеррик поймал ее, когда она начала падать. Ее разум и сердце — такие слабые — вернулись к Тикалю. «Беги, мой малыш, беги».
— Беги, беги, — эхом откликнулся он далеко в лесу.
Тамринк мчался с поврежденной лапкой, прижатой к животу, помогая себе руками и прыгая на здоровой ноге, высоко держа хвост.
«Беги и спрячься… уноси ноги, моя маленькая любовь». Боль не давала ей дышать. Она уже не могла хватать воздух ртом.
Тикаль убегал, летя через лес, и вдруг что-то схватило его за ногу, сбросив в грязь.
Пока он пытался освободиться, изгибаясь и дергаясь, Мама Фреда увидела то, что схватило его: петля паутины обвилась вокруг его ноги. Теперь она тащила его назад, притягивая его мечущееся в панике тело к хозяйке паутины, паучьей королеве. Вирами, подкравшись по его следу, сгорбилась, широко расставив ноги, и на ее губах была зелень чистого яда.
Из-под ее ног хлынула волна красных паучков, устремившись к маленькому Тикалю. Любимец Мамы Фреды боролся, пытаясь кусаться своими острыми зубками сквозь опутавшую его паутину.
«Тикаль!»
Неожиданно он вырвался, повернулся и скакнул прочь, прыжками направляясь к низко висящей ветке. Мама Фреда почувствовала,
Но ветка не была пустой.
Маленькие паучки ползали по ней и по пальцам Тикаля, спускаясь по его тоненькой руке. Когда они начали кусать его, боль пронзила Маму Фреду, боль еще хуже, чем боль в ее собственном сердце. Маленький тамринк снова упал прямо посреди россыпи пауков.
Мама Фреда закричала, когда волна пауков накрыла его:
— Тикаль!
— Мама, Мама…
Затем она почувствовала, как его маленькое храброе сердце сжалось и остановилось… как и ее собственное.
Глубоко в пещере ее тело изогнулось. Агония прошла через ее кости и сердце.
— Что с ней? — выкрикнул Магнам.
— Она умирает! — проговорил Джеррик. — Ее сердце!
Мама Фреда почувствовала, как тьма смыкается вокруг нее, тьма более плотная, чем любая слепота. Она боролась за хотя бы еще один вдох — наполнить воздухом легкие, словно налившиеся свинцом от приближающейся смерти. И она выдохнула последнее предупреждение своим друзьям, своему любимому:
— Берегитесь… Вирани!
Затем холодная волна тьмы стерла ее боль. Она отошла с прикосновением ее любимого, чувствуя, как его губы коснулись ее губ в последний раз, и где-то далеко во тьме она услышала тоненький свистящий крик, потерянный и напуганный:
«Мама, Мама!»
«Т-с-с, маленький, я иду».
Застыв, Толчук смотрел на темное видение, появившееся из Призрачных Врат.
— Елена? — повторил он.
Женщина посмотрела на него, ее темные глаза сияли подобно отшлифованному обсидиану. Серебряные пряди продолжали виться вокруг ее лица, словно движимые невидимыми течениями. Вспышки энергии пробегали по локонам и парящим прядям, как будто они появились из Призрачных Врат только для того, чтобы оттенить, накрыв сверкающей волной, черную кожу призрака. Когда она вышла из-под арки, черты ее лица стало возможно различить в деталях, как будто она поднялась из глубин темного моря.
Толчук увидел свою ошибку. Эта незнакомка, хоть и похожая на Елену, не была ею. Призрачная женщина была намного старше. На ее лице не было морщин, но тяжесть тысячелетий отметила глаза и губы, и серебро волос не было результатом одной только магии. Здесь стояла женщина, чей возраст исчислялся веками.
— К-кто ты? — выдавил он из себя.
Триада ответила на его вопрос:
— Госпожа Камня. Его хранитель и страж, — и их голоса были полны благоговения.
Видение подняло темную руку, откинув с лица туман серебряных прядей.
— Нет, — сказала она, ее черные губы шевельнулись. — Больше нет, — слова были тихими; кроме того, они странно не сочетались с движениями губ. — Я больше не могу удерживать тьму, что грядет. Мое время прошло, — ее глаза сверкнули на Толчука: — Нужны новые стражи.
Толчук отпрянул, и Триада шевельнулась в смущении, их фигуры затуманились:
— Но Госпожа Камня была вечным стражем Врат…
— Нет, — повторила она снова, покачав головой. — Не вечным… только с древних времен… Я соединила свой дух с Камнем во время, затерявшееся в мифах и легендах…