Звёздная бирема «Аквила». Мятеж

Мелехов Олег Иванович

— Тогда прошу тебя на мостик «Аквилы», — Ливия отступила в сторону, пропуская его вперед, и склонила голову в коротком поклоне.

Офицеры биремы, завидев опального патриция, замерли, вытянувшись во фрунт. Видно было, что никто из них так и не решил пока, что же делать: то ли салютовать сенатору, то ли кричать: «Измена!» Хотя второе, учитывая присутствие хорошо вооруженных сторонников Куриона, не казалось таким уж разумным. Зато бледный и взъерошенный гражданин в светло-зеленой тунике службы психокоррекции сверкнул глазами и ощерился, но под прицелом свирепого взгляда наварха смолчал.

— Имя? — негромко поинтересовался Ацилий у Ливии, кивнув на представителя мозговедов.

— Луций Антоний Цикутин, наш психо-куратор, — процедила женщина, скривив губы. — Убрать его, господин?

—

Нет-нет, его присутствие весьма кстати. Пусть остается.

— Хорошо. Связь! Подготовить трансляцию на всех частотах! И, кстати, где тело Фульвия?

— Кхм… в медотсеке, наварх, — осторожно ответил за всех астрогатор. — Ты всего лишь оглушила его, наварх.

— Прекрасно. Нет предзнаменования хуже, чем расстреливать дежурного связиста в начале такого полета, — Ливия повеселела. — Когда очнется, на гауптвахту его. Ну, готово? Внимание экипажа! Говорит наварх. Всем уже известно, что мы были вынуждены покинуть станцию Цикута Вироза в спешке и недружелюбно. К счастью, нам удалось обойтись без кровопролития. К несчастью, наш поступок поставил нас в положение мятежников. Но знайте, что это не так. Только любовь и преданность Республике заставила нас поставить на карту наши и ваши жизни. Аквилины, мы взяли на борт Гая Ацилия Куриона, сенатора, дважды избранного курульным эдилом, лидера партии популяров. И я хочу, чтобы вы его выслушали. Гай Ацилий гораздо лучше меня разъяснит, какое будущее нас теперь ждет. Прошу тебя, Гай Ацилий, говори. Тебя услышит и увидит не только «Аквила», но и все, кто принимает сейчас наши передачи.

«Прямая трансляция? Это она хорошо придумала. Тактически очень верно», — подумала Кассия, занимая место за левым плечом Куриона, как и положено квалифицированному телохранителю. Слава богам, кое-что в обеспечении личной безопасности она понимала.

— Благодарю, благородная Аквилина, — молвил Ацилий и обратился к тем, кто смотрел и слушал, так просто, словно это и впрямь были приятели, заглянувшие к нему на виллу распить амфору фалернского:

— Друзья мои, наша славная наварх спросила меня о будущем, но прежде мне придется ненадолго вернуться в прошлое. Как иначе ответить на вопрос, который наверняка озадачивает каждого из вас: как случилось, что патриций Ацилий, сенатор Республики, еще совсем недавно претендовавший на высший в стране пост, оказался здесь в роли беглеца и просителя? Что за ужасное злодеяние совершил он, за какое предательство его осудили на участь лигария? И как смеет теперь этот преступник просить нашего сочувствия?

Голос Ацилия, отлично поставленный голос оратора, взлетел, зазвенел возмущением и гневом, а резкий жест правой руки патриция только подчеркнул впечатление. Курион взял паузу, чтобы дать слушателям проникнуться этим самым главным вопросом, а затем чуть развел руками и склонил голову:

— Увы, друзья мои, я не стою вашего сочувствия и не прошу его. Ибо в моем несчастье некого винить, кроме меня самого. Доверчивость, квириты, доверчивость и глупость, вера в людскую порядочность и честь — вот мои преступления. Вот за что я осужден. Я беспечно доверился подлецу и подонку, я погубил свою семью и сторонников и едва не допустил падение Республики. Но нет! Не я один! Мы все уже почти позволили Республике пасть!

Курион простер руку вперед обвиняющим жестом, словно собрался поименно перечислить всех, кто желает Республике падения. Офицеры на мостике, уже завороженные речью настоящего, живого патриция, невольно отшатнулись, а юный контубернал Ливии Флавий даже головой затряс в отрицании, дескать, нет, нет, никогда и ни за что!

— Как же случилось это? — спросите вы, и я отвечу, квириты. Слишком долго вы, опора Республики, плоть Ее и кровь, оставались в неведении. Мы, популяры, всегда выступали за расширение прав плебеев. Мы вносили в Сенат проекты законов (не один из них, впрочем, не был принят) не только сохраняющие ваши нынешние права, но и дающие новые привилегии. Отчего талантливый воин из фамилии Бруттиев или Кассиев не должен стремиться к чину выше десятника? Почему бы не подыскать способного претора или даже легата среди настоящих, прирожденных офицеров вроде Марциев или Фуриев? Почему мы должны подрезать крылья тем, кто оказался рожден для полета? — он, словно случайно, слегка

кивнул в сторону Квинта Марция, еще только намекая на… нечто. Самые крупные козыри Гай, естественно, приберег напоследок.

О существовании риторических вопросов бывшая Фортуната узнала совсем недавно от самого Ацилия. Но на них так и тянуло ответить самостоятельно. Вот почему её, Кассии, самые честолюбивые амбиции никогда не простирались дальше должности бригадира вакуум-сварщиков? Ведь каждому человеку свойственно стремиться к большему, к лучшему. Девушка бросила взгляд на префекта «Аквилы» и поразилась тому, насколько тот напряжен и сосредоточен. Почти как она сама во время вынесения ей приговора. Когда у человека судьба решается, он весь обращается в слух и зрение, чтобы не упустить самое важное.

«Что для тебя на самом деле значат слова Ацилия, доблестный?» — озадачилась Кассия.

Марциев не так просто сбить с пути истинного, они за посулами очередного краснобая не пойдут.

Вообще, наблюдать за присутствующими было не только необходимо, но и крайне любопытно. Разную степень потрясения и заинтересованности на лицах Аквилинов девушка запросто могла объяснить. Пособничество при побеге лигариев, захват заложника, стрельба по Цикуте — тут есть от чего натурально охренеть. Небось, в центуриях у народа глаза поселились на лбу, как у крабов. А вот что задумал мрачный хмырь Луций Антоний? Он не понравился Кассии сразу, с первого взгляда. Он принадлежал к жутковатой породе психо-кураторов, а таким доверять нельзя ни в коем разе.

«Охнуть не успеешь, как он в мозги залез и давай там свои порядки наводить, — напомнила себе девушка, прикидывая, как бы уговорить наварха выкинуть Антония в пространство, пока не навредил Ацилию. — А может, ему ногу сломать? Боль хорошо отвлекает от коварных замыслов».

Тем временем Курион продолжил речь:

— Именно с такими идеями я и шел на выборы консулов, квириты. И, если можно верить той поддержке, что я получал, этот высший в Республике пост вполне мог стать моим. Но привычка играть честно — это скверная привычка для политика, друзья. Как мог я думать, что один из ближайших моих друзей, мой ярый сторонник, мой родственник, хоть и дальний, народный трибун, в конце-то концов — окажется лживой и мерзкой тварью? Публий Клодий Пульхр, ваш собственный трибун, предал и меня, и вас. Он якобы втайне передал мне проект закона — страшного закона, квириты! — который готовили оптиматы. Ужесточение психо-контроля, еще большее ограничение личной свободы и — снижение вариабельности. На практике это означает, друзья, что вас — всех вас! — планируется постепенно превратить даже не в подобие рекреационного персонала или лигариев. Нет, хуже, много хуже! Не останется ни дружбы, ни ненависти, ни любви, ни товарищества, ни азарта — ибо вас лишат эмоций. Вам не нужны будут ни гетеры, ни даже вирт-поле, этот суррогат, с помощью которого вы сейчас вынуждены удовлетворять естественные человеческие потребности в творчестве, любопытстве, экзотических ощущениях. Безупречные винтики государственной машины, лишенные страха и сомнений, симпатий и неприязни, умеющие только повиноваться — вот кем вы станете, если этот закон будет принят. Нет, ни сразу, постепенно, не при жизни этого поколения, возможно — но так будет… Пугающая перспектива! Возможно ли поверить в это, квириты? Но взгляните! — Ацилий внезапно простер руку к Антонию. — Взгляните на этого человека, одного из членов службы психокоррекции! Он кивнул, друзья, а в глазах его отчетливо заметен страх. Да, страх, ибо даже психокорректоров устрашает такое будущее. Ведь при этом новом порядке они рано или поздно станут не нужны, не так ли, Луций Антоний?

Курион выдержал недолгую паузу, делая вид, что ожидает ответа. Естественно, психо-куратор молчал, как на допросе у парфов.

— И я устрашился, квириты. И я поверил — слепой глупец! — я поверил, что Клодий, народный трибун Клодий, мой естественный союзник и друг, поддержит меня в Сенате. Не допустит принятия этого злодейского закона. И как же страшно я обманулся, друзья… — патриций испустил тяжелый вздох и покачал головой. — Простите мне перечисление этих подробностей, квириты. Я знаю, что детали утомительны, однако без них вы, не будучи завсегдатаями сенатских заседаний, не оцените всей глубины моего падения.