Звёздная дорога
Шрифт:
Элка Ребки направила её в противоположную от корпуса часть обиталища, в область низкой гравитации. Она так и не простила себя за то, что не испытывала удовольствия в невесомости. Казалось, это так весело: летать, кувыркаться грациознее акробатки, отскакивать от стен, словно вечно движущийся мячик для сквоша, и эти восхитительные слухи про секс в свободном падении, который, как предполагалось, был потрясающим. Но её внутреннее ухо все это совершенно не одобряло, и упражнения в невесомости обычно заканчивались приступами неукротимой рвоты. Даже знаменитое упорство Ребки спасовало после пятой попытки «акклиматизироваться», когда мать заставила её выстирать всю одежду и лично извиниться перед всеми, кто был в осевом тренировочном зале.
И вот лифт, который ехал до самой
Дверь, к которой её доставила элка, как будто ничем не отличалась от остальных в этой секции. Судя по наложенному чертежу, секция большей частью использовалась для приспособлений, связанных с функционированием обиталища. Дверь отъехала в сторону, и Ребка вошла-влетела в комнату, где царил полумрак.
Комната оказалась намного больше, чем Ребка ожидала, она походила на маленький причальный ангар с изогнутым потолком в десяти метрах над нею. Повсюду торчали странные структуры, напоминающие гигантские ДНК, но с многочисленными спиралями, которые скручивались и набухали, а сделаны были из вещества, смахивавшего на перламутр. Извилистые выступы разных размеров, которые покрывали их, пересекаясь и образуя случайные на вид узоры, наводили на мысли о раковине морского существа, убеждая Ребку, что это скорее живые конструкты, нежели плод технологии. Понять было сложно, потому что они то исчезали, то появлялись из пространства-времени; случайные секции внезапно пропадали, оставляя очертания своих изначальных форм, обрисованные резкими изумрудными и оранжевыми лазерными искрами, словно фотоны подменяли атомы. Их мерцание только мешало что-нибудь увидеть в полумраке помещения.
Прищурившись, она разглядела, что дальняя стена комнаты состоит из больших прямоугольных окон, которые смотрят прямиком в космос. На фоне звёздного кружения вырисовывался темный силуэт.
– Ребка, спасибо, что пришла, – сказал Константин Норт.
– Это традиция, – ответила она и осторожно двинулась к нему, беспокоясь, как бы не задеть эти нереальные структуры; как бы там ни было, когда они существовали, выступы на их поверхностях выглядели острыми и жёсткими. – Я не собиралась стать первой, кто её нарушит.
Темная сторона Юпитера оказалась в поле зрения, как раз когда Ребка подошла к Константину. Как обычно, её потрясло то, насколько молодо он выглядит – всего на пару лет старше Рауля. Но она знала, что он родился больше века назад.
– Если бы кто и нарушил… – сказал он.
Ребка надула губы.
– Не такая уж я плохая.
– Нет. Разумеется, нет. Подростки – всегда испытание для родителей, но каким-то образом все мы умудряемся устраивать свой, особенный беспорядок.
– Мама сказала, что вы захотите узнать, счастлива ли я здесь.
Бледный свет, отраженный от облачных поясов Юпитера, породил серые тени на его лице.
– Не совсем. Цель этой беседы – определить, будешь ли ты счастлива, живя здесь.
– Ну допустим.
– Мне нравится сравнивать этот разговор с румспрингой у амишей.
– Вы только что меня потеряли.
– Амиши – общество внутри общества, живущее в Соединенных Штатах. Они отвергли современную жизнь, чтобы вести тихое пастушеское существование, которому они следуют веками. Однако в подростковом возрасте родные на самом деле подталкивают их к тому, чтобы пойти и попробовать все коварные удовольствия культуры большинства, которая их окружает, и называется это румспринга. Почти девять десятых выбирают возвращение, после того как пожили какое-то время за пределами общины, и присоединяются к церкви амишей навсегда. Большинство из нас считает это потрясающим процентным соотношением. Полагаю, это многое говорит о высокомерии, связанном с нашей верой в то, что наш образ жизни является непревзойденным. Я нахожу это смиряющим и весьма целительным.
– И вы мне это предлагаете? – неуверенно спросила она.
– В
– Мы ковчег, последняя надежда человечества, если транскосмические миры падут жертвой Занта.
– Отчасти это верно. Но мне нужно кое-что гораздо более существенное. Я хочу, чтобы мы в конечном итоге победили Зант.
– Ого! Это… грандиозно.
Ребка начала задаваться вопросом, как долго это продлится; ей ещё очень много всего нужно было сделать для подготовки к празднику.
– Несомненно, – весело ответил он. – Но чтобы постичь чистейшие научные теоремы, которые могут предоставить нам желаемое, мы должны освободиться от ослабляющего влияния экономики и озабоченности материальными благами, которые вот уже много веков выступают в роли якоря для истинного творческого начала людей. Почти шестьдесят лет назад я огляделся по сторонам и не увидел ничего, кроме застоя. АЗЧ, при всей своей благородной цели, всего лишь отлагательная мера, не более того. Потому я основал Юпитер. У нас уже есть технологии в виде микрофактуры и термоядерной энергии, которые позволяют оставить в прошлом экономику, правившую нами последние несколько сотен лет, и освободить нас от материальных забот. Но мы этого не делаем. Мёртвая рука инерции общества и финансовые интересы элитного меньшинства удерживают нас как вид. Они правят нами, чтобы продолжать править нами.
– История повторяет сама себя, – живо заметила Ребка.
– Именно. Я участвовал в этом, когда вместе с братьями открыл Сент-Либру для заселения людьми и основал «Нортумберленд Интерстеллар», помогая удерживать лидерство на рынке биойля. Я больше кого бы то ни было знаю, насколько силен застой, насколько легко он отравляет и поглощает любое отклонение от нормы. Освобождение было результатом спора, который длился между нами много лет. Мой дорогой покойный брат Бартрам верил, что, если дать каждому тысячелетний жизненный срок, мы научимся ценить жизнь, и так произойдет перемена. Бедный, бедный Бартрам. Он был первым из нас, кто достиг своей цели, первым человеком, который начал омоложение. Его убийство – злая ирония судьбы. Августин… что ж, он верил, что эволюция все равно продолжится; дай достаточному количеству людей достаточное богатство, и прогресс неизбежен – так он говорил. Он обвинил нас в желании все сделать быстро и легко, в том, что мы – худший продукт в соответствующем поколении, что мы настолько эгоистичны, что верим, будто чего-то можно добиться одним желанием, а не мучительным трудом ради продвижения к цели. И потому он остался и продолжил строить своего корпоративного монстра, убежденный в том, что богатство представляет собой ответ на все вопросы. И был ещё я: я выбрал изоляцию, которая позволила мне беспрепятственно следовать иным общественным маршрутом. А это место более, чем какое-то другое – отдаленный мир или город-государство вроде Абеллии, – вынуждает своих обитателей ценить науку и технологию. Нам приходится поддерживать машины в рабочем состоянии просто для того, чтобы выжить. Это помогает разуму сосредоточиться на реальности Вселенной в целом. Тем не менее, Ребка, то, что сегодня происходит возле Юпитера, – всего лишь промежуточная стадия. Мы – точка опоры для революции. Ты выросла фактически в возрожденческом анклаве, населенном миллионерами-марксистами, которые посвятили себя продвижению науки к новым рубежам благодаря той основе, которую другие люди заложили поколение назад или чуть больше. Вот почему я теперь всегда провожу эту беседу именно в этом помещении.
Он жестом указал на витые полуэфемерные структуры.
– Ладно, я проглочу наживку, – сказала Ребка. – Что это за штуки? Никогда раньше не видела ничего похожего.
– Это материя в активном состоянии, и она, в общем-то, довольно рядовая вещь. Но мы сделали с ней кое-что необычное и новое. Это световолновой двигатель, способный унести все обитаемые секции в безопасное место, если когда-нибудь возникнет угроза для нас.
– Обиталище – это космический корабль? – восхищённо спросила Ребка. Это было чудесное открытие.