Звёздная дорога

Гамильтон Питер Ф.

– Охренеть! – пробормотала Анджела.

– Что? – спросил Пареш. – Я думал, ты знаешь этот город.

– Знала, – сказала она, уставившись на прибрежный город, который Бартрам Норт спроектировал, похоже, на основе Человеческой Идиллии 101.

Абеллию построили на полуострове в форме груши шириной сорок километров – необычном выступе скалы, выделявшемся на неровной береговой линии Брогала. Местность здесь была гористая, крутые склоны обрывались прямо в воду по всем сторонам полуострова и создавали множество бухт с широкими песчаными пляжами. Бартрам возвёл гавань для грузовых кораблей в самой южной точке, а гражданские инженерные сооружения расположил по двум ближайшим лощинам. Их давно уже выдернули с корнем и изгнали в отдаленные районы, превратив старый город, окружавший раздавшуюся гавань, в блестящий муниципальный центр с театрами, аренами и школами;

даже университетский кампус боролся за место с торговыми центрами и галереями. За пределами центрального скопления длинных общественных пляжей и яхтенных пристаней бухты перешли в личную собственность или совместное владение к жильцам замысловатых многоквартирных домов, что стояли за полосой песка.

Во внутренних горах выросли белые виллы-особняки в стиле испанской Калифорнии; искусственные террасы там препятствовали эрозии почв и позволяли земной зелени распространяться по долинам, образуя парки и площадки для гольфа, которые орошали водой из бурных рек, вбиравших в себя ежедневные тропические ливни. Узкие дороги виляли, взбираясь на труднопроходимые откосы, и соединяли холмы арками изящных, архитектурно безрассудных мостов. Шоссе прорезали враждебный рельеф строгими линиями, пробивая туннелем любую неудобную скалу, чтобы обеспечить прямое сообщение между районами без лишней возни. На самых крутых склонах все ещё присутствовала местная, более темная растительность, преобладавшая в горах над городом. На пиках не было снежных шапок – снегопадов не случалось на Сент-Либре; и большинство вершин облюбовали клубы, спа-курорты или по-настоящему большие особняки. Повсюду виднелись бесконечные синие кляксы бассейнов.

Яхты и увеселительные лодки поменьше рисовали на гладкой поверхности моря длинные белые кильватерные линии. У берега даже были пришвартованы несколько больших понтонов с магазинами, ресторанами и барами; между ними курсировали водяные такси.

– Он вырос, – приглушенно проговорила Анджела.

Этого стоило ожидать, но все равно…

– Пять минут до приземления, – объявил пилот.

Сердце Анджелы заколотилось, и она глубоко вдохнула. Её тело ощутило щекотку адреналина, вслед за которой внезапно пришел озноб. Все вокруг приобрело болезненную четкость – первобытные инстинкты обострились, протестуя и готовясь к опасности.

– Ты в порядке? – обеспокоенно спросил Пареш.

– Конечно.

Нахлынули воспоминания, только и всего; разбуженные зрелищем города, они выползли из темных мест. Их было слишком много.

Пятница, 1 февраля 2143 года

Большинство пилотов экспедиции накачивались «Хаймодом», чтобы сохранить внимательность и бодрость без химической эйфории уличных стимуляторов. Рави Хендрик аналептиками не баловался. Они не требовались даже теперь, когда ему было почти пятьдесят. И Рави не понимал, почему коллеги-пилоты впадали в такую зависимость.

Как можно не быть свежим и сосредоточенным на окружающем мире при такой-то миссии? Тяжелый грузовой вертолёт Рави, «CT-606D „Берлин“» Европейской корпорации авиатранспорта, был последней моделью, только что сошедшей с конвейера, и до нелепости дорогой – как и большая часть экспедиционного оборудования. Имея в распоряжении системы высшего класса, Рави не пользовался автопилотом, предпочитая управлять вручную – даже во время дозаправки, когда они присасывались к танкерной версии «Дедала», что пришлось сделать дважды за две тысячи километров полета. Все из-за ярко-жёлтого JCB-катка, который висел на кабелях под брюхом «Берлина» и выглядел совершенно нереально, скользя над джунглями Сент-Либры на скорости почти двести пятьдесят километров в час. Подобные грузы отвратительно влияли на стабильность полета.

Он жил ради такой вот хрени. Человек и машина в тандеме, летящие куда-то с определенной целью.

Через восемь напряженных часов четыре гружёных «Берлина» были всего в пятидесяти километрах от Эдзелла, первой передовой базы, место под которую вырубили в джунглях в двух тысячах семидесяти километрах строго на север от Абеллии. Ещё через десять минут Рави опустит каток на просеку. Переночует, а потом быстренько полетит в Абеллию, чтобы взять ещё какой-нибудь крупногабаритный груз.

Первоочередной задачей инженерно-технической службы АЗЧ в Эдзелле было использовать бульдозеры и катки, которые доставляли «Берлины», чтобы высечь в диких краях взлётно-посадочную полосу для «Дедалов», чья конструкция позволяла приземляться на весьма неровные поверхности. Как только эту полосу закончат, большие самолеты примут на себя снабжение

базы и её расширение до полной рабочей готовности; но до той поры все зависело от «Берлинов». Рави и остальные пилоты вертолётов были первопроходцами, на которых все остальные полагались, чтобы не отстать от воистину дикого расписания. Вся экспедиция, от вице-комиссара Пассам до работников пищеблока, следила за этим полетом в реальном времени, восхищаясь их смелостью и умением. Прямо сейчас нейроны давали ему такой кайф, не сравнить ни с каким токсом. О да.

Дисплей метеолокатора светился на фонаре кабины [38] , показывая послеполуденную бурю в виде огромной красной волны, которая надвигалась с юго-востока. Если все пойдет как надо, они смогут её обогнать. Любой прогноз погоды на Сент-Либре – как манна небесная. Без спутников они оказались весьма близки к тому, что, с точки зрения Рави, называлось полетами вслепую. К счастью, н-лучевики давали некоторое покрытие во время полета к Эдзеллу, но такое углубление в неизвестность тоже было частью большой игры.

38

Фонарь кабины – прозрачная часть пилотской кабины, защищающая экипаж и пассажиров от воздействия встречного потока воздуха, погодных условий и от шума (авиац.).

– Идёт туча, – сообщил Торк Эриксон, перекрывая жалобный вой турбины и ворчание коробки передач, – военные птички не могли похвастать чудесами звукоизоляции. Торк был авиационным инженером и в кресле второго пилота сегодня сидел, чтобы помочь с нестандартным грузом.

– Мы её обгоним, – крикнул в ответ Рави. – Это шустрая пташка.

– Но не такая крутая, как «Тандерторн», – подхватил Торк.

– В точку.

В дни славной юности Рави Хендрик летал на «„Тандерторнах“ SF-100», которые составляли организованную АЗЧ первую линию защиты от Зант-роев. Рави был новичком-пилотом, восемнадцать месяцев после выпуска из лётной школы АЗЧ, когда начался Зант-рой на Новой Флориде. Он летал миссию за миссией над обреченным миром. С той поры ничто в его профессиональной или личной жизни и сравниться не могло с чистейшим ужасом и возбуждением, которые он испытал в тот краткий период.

Когда Рави было под сорок, в АЗЧ решили больше не назначать его на любимые SF-100. Из академии приходили молодые пилоты, мальчики и девочки, пылавшие желанием убивать Зант, с быстрыми рефлексами и более современными познаниями в системах, чем у унылого деда Рави Хендрика. Подлинного опыта у них не было, но в эпоху виртуалов все плевать хотели на подлинный опыт. И потому Рави перевели на вспомогательное полетное дежурство, а его часы продолжали тикать, отсчитывая время до пенсии, – и все равно работа неимоверно важная, настаивал командир его эскадрона, хотя был ещё старше и в точности знал, какой бред собачий скармливает возмущённым экс-героям, пилотам, которых отодвинули в сторону.

Рави ничего не мог с собой поделать и каждый день – хоть и знал, что это очень плохо, – мечтал о Зант-рое, ведь тот позволил бы ему навалять врагу D-бомбами, которые он сам запустит и сам детонирует посреди жутких пространственно-временных разломов. Величайшее упоение властью.

Но даже ему пришлось признать, что эта безумная экспедиция – весьма опасное дело. Хорошая лебединая песня для его карьеры.

Чужеродные джунгли тянулись к горизонту во всех направлениях, пышная серовато-зелёная растительность заняла каждый холм и ложбину – эти растения, обладавшие уникальной жизнестойкостью, забивали притоки реки, пока те не превращались в болота, а по берегам более глубоких и быстрых рек вздымались наподобие утесов. Они были безжалостны и всемогущи. Гигантские, похожие на пальмы деревья возвышались над лесным покровом на тридцать-сорок метров, точно острые зелёные пики, которые только и ждали, чтобы «Берлин» сделал хоть одну ошибку. Лозы изукрасили дыры, образовавшиеся в лесном ковре из-за узких ущелий с крутыми склонами. Пузырчатые кусты, чьи розоватые заросли появлялись в любом влажном месте, в изобилии росли в складках горных склонов, где стекали вниз туманные ручьи. Белопенные водопады лились с обрывов, целую вечность падая в глубокие бассейны. Вдоль лощин и круглых пиков бродили толстые и лохматые облака. Подальше к западу вздымался громадный горный массив, за которым простиралось плоскогорье, с виду ещё более непроходимое. Большая часть той местности была ещё безымянной – кто мог выделить время, чтобы придумать имена?