Звёздная пыль

ПРОЛОГ

Я остановил машину у дорожного знака «пос. Синегорский». Был теплый весенний день – канун светлого праздника Пасхи. Справа от дороги зелёными волнами колыхалась озимая рожь, густо окроплённая островками ярко-красных тюльпанов. В воздухе стоял тонкий аромат пробуждающейся от зимнего сна степи – нежный, но настойчивый запах лютика и еле уловимый, горько-терпкий дух полыни.

– Деда, ты зачем остановился, – раздался голос Саньки, шестилетнего внука, – мы что, уже приехали?

– Приехали, Санька, выходи.

Санька завозился на заднем сидении.

– Я не открою, деда.

– Сиди, уж, дед пошутил, – это сказала Светлана. –

Мы еще не приехали.

– Ба, я писать.

– Ну, тогда выходи. – Света открыла дверь, выпустила внука и вышла сама. – И ты, дед, выходи, дальше я поведу машину.

Я вышел из машины, огляделся вокруг, вдохнул аромат весенних трав, прислушался к пению птиц. И накатила, вдруг, на меня волна воспоминаний, сдавила горло саднящая боль, затянула глаза пелена слёз. Отвернулся, чтобы внук не заметил, да разве укроешься от детских глаз.

– Деда, ты чего?

– Да, вот, что-то в глаз попало. Ты поезжай Света, мы с Санькой немножко пройдёмся, ноги разомнём.

Я взял внука за руку, и мы пошли вдоль дороги по пыльной обочине навстречу белой кипени цветущих садов и душистых кустов сирени, перекинутых через калитки, навстречу каменным заборам и шиферным крышам небольшого горняцкого посёлка.

– Привет, дружище! – это я мысленно разговаривал с посёлком. – Тебя и не узнаешь, притих, опустел. Где твоя рабочая стать, когда спешил ты по зову шахтного гудка и с дымящимися украдкой цигарками стремительно летел вниз в переполненной клети к новым рекордам и трудовым починам? А ведь я помню твой простой, неотягощённый высокими думами рабочий люд, дружный до самопожертвования (без этого в шахте нельзя!), твои разгульные праздники на День шахтёра, твои улицы, где каждый камень отмечен тяжким трудом твоим.

А меня ты помнишь? 30 лет прошло, как один день. Ты уж прости меня, приезжаю только в печальных случаях – похороны да поминки. А ведь я так скучаю по тебе, по твоим холмам, перелескам, бирюзовой ленте Северского Донца, душистому чабрецу и мягкой ковыли. Уж так хочется мне посидеть с удочкой на каменистом берегу в тени раскидистой ивы, или взойти на холм и подставить лицо горячему суховею. А ещё собрать всех тех, кто был со мною рядом в те счастливые мгновенья моей жизни, всех тех, кто возвысил меня и всех тех, кто помог встать после падения.

ЧАСТЬ I

Глава 1. Лазаревская

Я лежал на старом, продавленном диване, вперив свой взгляд в большой рекламный щит, на котором была изображена полуголая блондинка на фоне синего моря и безоблачного неба. В руках у неё был огромный гамбургер, в который она впивалась ровными, ослепительно белыми зубами. Весь вид её являл собою сытость и удовольствие, а вместе с призывной надписью «Быстро и вкусно!» был призван вызывать не только бурное выделение желудочного сока у всяк на неё смотрящего, но и целую гамму других чувств, включая сексуальное вожделение. Это, несомненно, высокохудожественное полотно, которым я восхищаюсь уже несколько часов, было выставлено в подсобке ресторана «Магнолия» и имело чисто прагматическое значение – закрывало дверь в кладовку, где был свален разный хлам, спрятанный от проникновенных глаз пожарника.

Сегодня 27 апреля 1992 года, понедельник. С этого дня у меня начался новый отсчёт времени. Впрочем, «новый» здесь вряд ли подходит, поскольку слово «новый» несёт в себе положительные эмоции и соответствует всему тому, что приходит на смену старому. В моём случае это всего лишь смена образа жизни, причём не в лучшую для меня сторону.

А началось всё двумя днями раньше, когда я после очередной ссоры со Светланой оказался на улице. Сказать по правде, ссоры эти происходили часто, и

начались они давно, может быть за год или даже два до того злополучного вечера, когда я снова, что называется, «приполз» домой. Нет, нет, я не виню жену в том, что произошло, Боже меня упаси! Я сам загнал себя в угол своим пристрастием к выпивке, я понимал всё это, я знал, чем это, в конце концов, может закончиться, но уберечь себя от этой напасти – увы! – не смог. У нас-то и ссор, как таковых, не было, просто постепенно стали меняться отношения в сторону отчуждения, – Светлана всё более уходила в себя, а в глазах детей читались неприязнь и осуждение.

Вот и в этот раз. Пришёл. Позвонил. Когда Светлана появилась на пороге, попытался натянуть на себя улыбку.

– Опять?

Я кивнул головой.

– Боже, как всё надоело! Когда же это, наконец, закончится? Ты же обещал!

Я снова кивнул головой, продолжая изображать идиотскую улыбку.

Света прислонилась к дверному косяку и заплакала. Я протянул к ней руку, пытаясь погладить её волосы, но она резким движением отбросила её и ушла вглубь комнаты. Постояв немного на пороге, я тихонько закрыл за собой дверь и вышел на улицу. Сколько раз было такое? Я уходил, ночевал на даче, а чаще на работе, в репетиторской, соорудив из стульев некое подобие дивана, а утром, перед тем, как Светлане уйти в школу, где она работала учителем пения, приходил домой с клятвенными обещаниями, что это было в последний раз.

На этот раз я не поехал ни на дачу, ни к себе на работу, а двинул прямиком на вокзал. С собой у меня не было никаких документов, из вещей только саксофон, а из денег лишь то, что я заработал сегодня на свадьбе. Честно говоря, я даже не помню, как я влез в поезд и договорился с проводницей; проснулся лишь утром, да и то, с помощью той же проводницы, которая, толкнув меня в бок, проорала в самое ухо:

– Подъём! Лазаревская!

Признаться, я вначале ничего не понял и, свесившись с самой верхней, багажной полки недоумённо спросил:

– Какая Лазаревская? Что за шутки с утра?

– Вставай, вставай, приехали! – прозвучал опять тот же голос.

Я выбрался из вагона и, оказавшись на перроне вокзала, понял, что возврата домой уже нет. Семейная жизнь для меня кончилась. Начиналась новая жизнь – без документов, без денег, без вещей, без работы, без крыши над головой. БОМЖ. Эта дурацкая аббревиатура, словно колокол ударила мне в больную голову, всколыхнув остатки совести, но больше жалость к себе.

Первым делом я исследовал свои карманы и кроме грязного носового платка ничего не нашёл. Итак, все заработанные на свадьбе деньги ушли на оплату проезда до Лазаревской. Почему до Лазаревской? Ах, да, здесь у меня в одном из кабаков работает знакомый музыкант, ростовчанин, Акопов Рафаэль. Мне нужно его найти. Я быстро нашёл вывеску, интересующую меня, но, к сожалению, ресторан был ещё закрыт, и мне пришлось до 11 часов коротать время, слоняясь по посёлку. Голова трещала, как шаровая молния. Хотелось есть, но ещё больше пить. Открытие ресторана мне тоже ничего не дало – хозяин ещё не появился, а все те, кто там работал, про Акопова ничего не знали. Часа в два, наконец, появился хозяин заведения, армянин. На интересующий меня вопрос он ответил:

– Акопов? Что ты, Раф здесь уже давно не работает.

– А где он, не подскажите? – упавшим голосом спросил я его.

– Откуда мне знать?

Видя, что я не ухожу, он посмотрел на меня, потом на футляр с саксофоном, потом снова на меня и, наконец, спросил:

– А в чём, собственно, дело?

– Видите ли, получилось так, что я оказался здесь по независящей от меня причине без денег и хотел бы его попросить о некоем одолжении.

– Ничем помочь не могу.

– Я музыкант, саксофонист, и мне нужна работа.