Звездная трилогия

Кривцун Константин

Внизу, перед внутренней дверью, нас встретил еще один охранник. Он прохаживался по небольшой площадке и выжидающе поглядывал в нашу сторону, пока мы не подошли к нему вплотную.

— Двери слева — это комнаты для обеззараживания. Впрочем, вы и так знаете! Бегом туда!

Всю одежду и оружие мы забросили в стерилизатор. Я разоблачился и встал под душ. Горячие струи, пахнущие хлоркой, принесли облегчение. Руки и ноги стали согреваться и двигаться более-менее нормально. Но зато по телу разлилась волна нестерпимого жжения — восстанавливалась общая чувствительность.

Я очень аккуратно промыл рану на голове.

— Скорее заканчивайте мытье! Прибыл медик! — оповестил нас часовой.

За короткое время эпидемии я уже успел запомнить все те средства, которыми медики пытались лечить или диагностировать вирус. Сейчас нас станут колоть сульфатиазолом и маллеином. Первый служит средством профилактики, а второй должен ясно показать, заражены мы или нет. Маллеин вызывает сильную аллергическую реакцию у носителей вируса.

Только вот инкубационный период болезни на несколько часов короче, чем время действия маллеина. Поэтому положительная реакция вполне может проявиться уже после того, как я покроюсь язвами и заболею. Индикатор в такой ситуации попросту теряет смысл.

— Это ты убил Ирку? — негромко спросил Смирнов.

— Да, — кивнул я, натягивая чистую одежду. — Она сама попросила. Я очнулся, когда она вся в язвах была и кровью плевалась.

— Понятно, — вздохнул агент. — Не удержал ты свою девушку от глупости. Правда, она и сама виновата. Ее влечение к тебе было каким-то патологическим. Если не ты, то и жизнь — не жизнь. Чересчур она взбалмошная все-таки… Была, — добавил он после едва заметной паузы.

— Ага, — опустил голову я.

Нас поманила медсестра.

— Как же Ирка заразилась-то? — повернулся ко мне Смирнов, подставляя руку под инъектор.

— Не знаю, — ответил я. — Воздух ведь, говорят, уже более суток как очистился.

— Что-то еще является переносчиком, — подытожил Смирнов.

Я поморщился от укола, потом сестра стала обрабатывать мои болячки.

Кое-какие мысли по поводу переносчика болезни у меня были.

— Я видел в городе крыс. Как долго они могут прожить после заражения?

— Не знаю, — честно ответил Смирнов. — Вполне допускаю, что крысы могут прожить достаточно, чтобы являться разносчиками.

— Так почему они до сих пор не сожжены?! — удивился я, вспоминая, сколько вооруженного народа ходило по городу, когда спасали мэра.

— Хороший вопрос, — мрачно сказал агент и надолго замолчал.

После уколов меня поместили под наблюдение в крохотную камеру. Мои спасители не были в непосредственном контакте с больными и масок на поверхности не снимали, поэтому их изолировать не стали.

Я же теперь сидел наедине с собой в комнате три на три метра. Слава богу, что мне досталась отдельная камера. Сейчас почти все они были заполнены. Малейшее подозрение на вирус — и человека пичкали уколами и помещали сюда. Медики и военные всеми силами старались не допустить проникновения вируса в убежище.

Я растянулся на койке и закрыл глаза. Вдох, выдох. Мерные удары сердца. Все вроде бы как обычно. Вируса в моем организме нет. Я был уверен, что в

этом случае почувствовал бы какие-то изменения внутри себя, но ощущал лишь дикую усталость, боль и горечь. К ним мне за долгие годы уже удалось привыкнуть. Хрупкий мир вокруг постоянно норовил сломаться, и я своими неловкими попытками что-то изменить, как-то утвердиться в нем да еще и помочь при этом людям в итоге лишь все разбивал.

И резался этим битым стеклом.

07.01.2223

Я еще издалека увидел картину, поразившую меня до глубины души. Перед Иркиной койкой собралось человек шесть или семь. Люди толкали друг друга, что-то кричали, ругались.

Не понимая, что происходит, я поспешил туда.

— Куда полез? Займи очередь! — схватила меня за рукав какая-то старушка.

Я не мог ответить ей по-английски, хоть и понимал, о чем она говорит. Поэтому мне пришлось просто вырваться и подбежать к безумствующей толпе.

— Стоп! — закричал я.

Люди замерли, обратили взор на меня. У троих в руках были вещи Ирки. Еще один прижимал к себе две банки тушенки.

— Какого черта!.. — плюнув на языковой барьер, громко сказал я по-русски. — Кто дал вам право забирать вещи погибшей?

По интонации люди догадались, о чем я говорю, и недовольно забурчали:

— Новый закон! Сутки человека нет, можно вещи забирать!

— Ишь умник нашелся!

— Кто это такой-то?

Потом кто-то вдруг признал во мне того самого парня, который двенадцать часов сидел на карантине. Тотчас же люди попятились. Вокруг меня образовалось пустое пространство. Бабуля, которая минуту назад хватала меня за одежду, что-то втолковывая про очередь, принялась обтирать свои руки о штаны.

— Вещи верните! — железным тоном приказал я.

Они и это поняли. Банки с тушенкой и предметы одежды мгновенно оказались на койке Ирки. Я подошел и сгреб их в охапку.

Нет, не стану я оставаться в этом зале, с этими людьми, которые теперь казались мне голодными кровожадными зомби. Эти тупые порочные личности, ведомые низменными инстинктами, за несколько дней докатились до того, что придумали какие-то законы, оправдывающие воровство.

Конечно, это очень удобно!

Я пошел в третий зал, где стояли пустые стеллажи. Там я вроде бы забронировал себе место. Впрочем, не удивлюсь, если оно уже будет кем-то занято, а вещи и еда разворованы.

Даже в Забвении такого не было. Казалось бы, там ситуация еще хуже — надежды нет, псилиновая грибница медленно заражает организм ядом, по лесным дорогам ходят головорезы, за периметром живут генетические мутанты и психопаты. Опасность на каждом углу. Смерть, смерть, смерть. Но все это как раз и делало людей дружнее и добрее, что ли. Внешняя опасность и отсутствие надежды.

Вероятно, самое главное — надежда. Нас ведь спасут! Конечно же спасут. Самые стойкие переживут эпидемию, а потом навсегда сотрут из памяти минуты своего позора, торжества животного инстинкта самосохранения, когда звериный закон побеждает разум и тот, кто сильнее, плюет на общественные ценности.