Звездные корсары
Шрифт:
Более склонный к осторожному пессимизму Халай уточнил, что покровительство неведомой сверхдержавы распространяется не на весь флот Ратула, а лишь на «Лабиринт». Упоминание его рейдера в таком контексте явно было неприятно адмиралу, и он нервно передернул плечами. Деликатный Миран поспешил вмешаться и перевести разговор на менее болезненную тему:
– Сограждане, а ведь никто не доказал, что фошкоры – всего лишь дикие животные. Мой учитель принц Витлак предполагал наличие у них зачатков разума. Возможно, фошкоры действительно создали собственную цивилизацию, которая и является той самой «Четвертой Силой».
Скривив
– Вы забыли, уважаемый, академик, что линейный крейсер Тинборда был размолочен боевым кораблем, вооруженным орудиями крупного, если не сверхкрупного калибра. При всем моем почтении к принцу Витлаку и его научным познаниям, я не могу поверить, что фошкоры способны построить линкор того же класса, как наш «Император Галактики»… – Внезапно побледнев, он обвел всех застывшим взглядом и прошептал: – О, Боги Вселенной, как я мог забыть о таком сокровище! – Голос адмирала окреп и зазвучал гораздо увереннее: – Друзья мои, в нашей системе хранится самый сильный военный корабль всех времен – линкор четвертого поколения «Император Галактики»!
– А ведь правда! – воскликнул потрясенный Визброй. – Он здесь, на Таретифо. Если он цел, то все наши проблемы решены естественным образом… – Пилот подбежал к недоумевающему Секару и напориста заявил: – Нам срочно нужен батискаф с манипуляторами для работ на планетах-гигантах.
Кораблестроитель ответил, что батискафы имеются, только нужно их немного подновить. «Займись немедленно», – приказал Гаффай. Все с большим интересом следили за этой сценой, ожидая объяснений, однако ни командир, ни пилот «Лабиринта» явно не собирались развивать данную тему. Висад сказал только, что Департамент Безопасности должен поскорее разобраться с таинственной агентурной сетью, и на этом их сходка закончилась.
Проводив долоков и Секара, Шестоперов тоже попрощался с братом и сестрой Миран. До его дома было недалеко, поэтому землянин решил прогуляться пешочком. Не успев пройти и сотни метров, Кузьма Петрович услышал за спиной легкие шаги и, обернувшись, увидел Наршаду.
– Не спится? – сочувственно спросил он.
– Заснешь тут… Хотелось бы знать, что вы думаете обо всем этом.
– Почему всех вас так интересует мое мнение? – усмехнулся отставной полковник. – Я ведь в ваших политических тонкостях пока разбираюсь не очень глубоко. К тому же и сам я, наверное, под подозрением…
– Вы – меньше остальных, – успокоила его обер-штабс-майор. – Передачи с «Лабиринта» начались за год до вашего появления. И к тому же трудно представить, чтобы «Четвертая Сила» сумела столь хитроумно внедрить вас на Ратул.
Такое заверение, несомненно, утешало, однако Шестоперов имел уже некоторый опыт общения с ее земными коллегами, да и сам некоторое время служил в соответствующих органах и потому понимал, что истинный охотник за шпионами не должен отбрасывать даже самых маловероятных версий. Например, разведслужба пресловутой «Четвертой Силы» ловко «подставила» его в земной тайге доверчивому авантюристу Ушафиану, точно рассчитав, что милосердный биолог согласится взять на Ратул смертельно больного своего спасителя…
Говорить этого вслух он, однако, не стал, не желая попусту усложнять и без того непростую ситуацию. Вместо этого Шестоперов предпочел полюбопытствовать, что за корабль – самый сильный чуть ли
– Понятно, – пробормотал Шестоперов, раздумывая, стоит ли высказывать кое-какие соображения, только что пришедшие ему в голову. – Послушайте, Наршада… Возможно, я чего-то недопонимаю в местной политике, но в психологии, как мне кажется, немного разбираюсь… У меня появилась догадка насчет «Четвертой Силы».
– Ну-ка, ну-ка… – женщина с интересом поглядела на него. – Давайте свою версию.
– В моей стране, – начал землянин, – был правитель, под командованием которого мы выиграли страшную войну и построили величайшую державу планеты. Если бы он вдруг вернулся, многие присягнули бы ему, отвернувшись от нынешних вождей…
Наршада призналась, что плохо поняла аналогию, и Кузьма Петрович принялся объяснять с другого бока:
– Маванорская Империя просуществовала более пятисот лет и неизбежно должна была пустить глубокие корни среди долоков, таренийцев и других народов. Наверняка осталось немало сторонников монархии, а к тому же где-то еще живут, наверное, потомки царских родов.
– Монархисты есть, и в последние годы их влияние среди долоков заметно усилилось, – подтвердила обер-штабс-майор. – А вот насчет императорской семьи вы ошибаетесь. После мятежа многих перебили, а уцелевшие бежали в неизвестном направлении на двух крейсерах и нескольких пассажирских транспортах. По всей вероятности, они погибли вместе с планетой Ратван.
Шестоперов так и думал, что мятежники не церемонились с августейшей семьей, поэтому продолжал без паузы:
– Неважно. Представьте, что где-то зреет монархический заговор. В таком случае многие из нынешних имперских шовинистов Ратула могли бы сотрудничать с заговорщиками в силу своих политических убеждений. И в их представлении служение Империи не означало бы измены Ратулу.
Женщина замедлила шаг и пристально посмотрела ему в глаза Затем, потупив взгляд, проговорила:
– Вы имеете в виду Туба Ролиануса? Вам ведь известно, что он был моим любовником? – Она вздохнула. – Осуждаете меня?
Смутившись, Шестоперов ответил: дескать, не считает себя вправе осуждать представителей более высокоразвитой цивилизации. Наршада презрительно фыркнула:
– Мораль – не мода, меняется медленно… Поверьте, иногда я сама себя осуждаю. Не будь я генетическим уродом, этого бы, конечно же, не случилось… – Она решительно вскинула голову, и волна светлых локонов заколыхалась, разметавшись по плечам. – Ваша версия имеет право на существование. Возьметесь за разработку?
Видимо, опасаясь его отказа, таренийка принялась агитировать, всячески подчеркивая одиночество Ратула, которому архитрудно уберечь свою независимость и свой образ жизни под угрозой конфликта со сверхдержавами, каждая из которых объединяет десятки густонаселенных миров. Доводы ее полностью совпадали с теми убеждениями, что успели выработаться у Кузьмы Петровича, поэтому он сказал просто: