Звездные ночи
Шрифт:
— Комиссар!
Мигом — динь-динь-динь — словно какой-то, волшебник произнес заклинание, бутылки и бокалы исчезли со стола.
Лейла писала мне о комиссаре Евдокии Яковлевне Рачкевич: «Чудесная ханум, мы за глаза называем ее мамой. Но если рассердится, может, лягнуть в оглоблю…»
Я знаю, что она в гражданскую войну, девочкой, была связной у партизан, потом — пограничная застава. Окончила Ленинградскую военную академию.
«Мама» — у меня перед глазами. Крепкая, полная женщина, в руке — повидавший виды планшет, набитый газетами и журналами.
Отдаю
— Я провожу вас к Евдокии Давыдовне Бершанской, командиру полка, — негромко говорит она. — Идемте.
По дороге поинтересовалась моим здоровьем, настроением. Ощущение такое, будто мы с ней знакомы давным-давно.
Подходим к большому белому дому, окруженному яблонями. У входа девушка с винтовкой.
— Наш штаб…
Стою по стойке смирно перед командиром полка. И к этой встрече меня подготовила Лейла. Все точно: чуть прищуренные серые глаза, пронизывающий взгляд, крепкие длинные руки. Улыбнулась, и на душе у меня стало легко.
— Во вторую эскадрилью… — назначила Бершанская. — Пока осматривайтесь, вам надо привыкнуть. Получим машину, посмотрю, как летаете.
— Есть! — ответила я. Щелкнула каблуками и вышла.
В одной эскадрилье с Лейлой, отлично. Прямо сердце радуется. Вот только когда получу самолет — неизвестно…
Вокруг, куда ни кинешь взгляд, сады. Деревья усыпаны спелыми плодами, до которых людям нет дела.
Где-то вдали, то усиливаясь, то затухая, рокочет злобный военный гром. Погода нелетная. Навстречу движутся автомашины, накрытые зелеными ветками. Людей на улицах не видно. Ни одного дымка над домами.
Слышу нарастающий, леденящий душу вой. У самой станицы разорвался снаряд. Земля дрогнула, гулкий грохот заполнил всю долину. Дрожу, как осиновый лист. Посматриваю по сторонам — не видит ли кто… Грубый, оглушающий голос войны я слышу впервые. Что ж, как сказала Бершанская, надо привыкать.
В тот же день представилась секретарю партийной организации Марии Ивановне Рунт. Среднего роста, розовощекая женщина, лет двадцати пяти. В волосах уже поблескивает седина. На столе перед нею — газета политотдела 4-й воздушной армии «Крылья Советов».
— Здравствуй, землячка, — просто сказала Мария Ивановна, пожимая мне руку. — Садись. Расскажи о себе. Подробно.
Я рассказала. Ответила на множество вопросов. Собеседница пропустила меня, как говорят в народе, через игольное ушко. Все кажется? Нет…
— Какие у тебя планы на будущее?
Я едва не рассмеялась. Родная земля стонет под фашистским сапогом — какие могут быть планы?
— Прибыла, чтобы воевать, товарищ лейтенант! — отчеканила я. — Никаких других планов у меня нет. Прошу вас помочь мне поскорее получить самолет.
Помолчав немного, Мария Ивановна ошеломила меня новым, совершенно неуместным, как мне показалось, вопросом:
— А отдыхать ты умеешь?
Я улыбаюсь. Кто же не умеет отдыхать. Было бы время и желание. Улыбка, наверно, была глупой. Отдыхать, надо же… Говорить об этом в такое время как-то стыдно. Но ведь эта серьезная
Мария Ивановна, словно давая мне собраться с мыслями, переложила на столе бумаги. Не дождавшись ответа, задала новый, на этот раз чисто женский вопрос, но тоже неожиданный:
— Вышивать умеешь?
Не летать, не стрелять, не прыгать с парашютом, а вышивать… Куда это я попала?
— Умею, — продолжая улыбаться, ответила я.
— Не смейся. Это отличное средство для успокоения нервов. Для того, чтобы хорошо воевать, надо уметь отдыхать. Особенно женщинам. Спорт любите?
— Признаться, не особенно. Я хочу воевать, уничтожать фашистов, мстить.
Кивнув головой, Мария Ивановна встала из-за стола, подошла к окну, постояла немного, прислушиваясь, видно, к далекой канонаде. Повернулась ко мне и, словно размышляя вслух, заговорила:
— Месть, месть… Да, сегодня это естественное желание. Но мы победим, война закончится и что же делать с истеричками, у которых истрепаны нервы, надорваны сердца? Нельзя без конца повторять: «Месть! Месть!» — это может замутить душу. После победы наши воины, особенно вы, девушки, должны предстать перед миром красивыми, одухотворенными. Такова наша миссия. После войны придется работать, засучив рукава, — на заводах, фабриках, на полях, в институтах и школах, в больницах, детских садах и яслях. В общем всюду. И любить, быть любимыми, растить детей. Если в женском сердце нет ничего, кроме чувства мести, она долго не продержится, превратится из цветущего дерева в столб. Подумай над этим, Магуба…
В огне войны проявляются лучшие качества советских людей, в будущем на нас, фронтовиков, будут равняться целые поколения, мы поднимаемся сами и поднимем других, своим примером, на новую нравственную ступень. Ну а фашисты уже совершили нечто противоположное. Женские авиационные полки в этой борьбе занимают особое положение. Подобных формирований история авиации не знает. Большая честь выпала нам, и надо сказать, что в эти тяжелейшие месяцы наши девушки превзошли себя. У каждой более двухсот боевых вылетов, у некоторых — около трехсот. На знамени нашего полка — ни одного пятнышка. Потери — тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить. — небольшие. Недавно один экипаж, который мы считали погибшим, вернулся в полк. Тебе еще не рассказали об одиссее Сони Озерковой и Глаши Кашириной?
— Нет.
— Не успели. Расскажут.
— С Кашириной я уже познакомилась. А что за одиссея?
— Лейла расскажет подробно или сама Глаша.
Я подумала: сегодня, может быть, поговорить по душам с Лейлой не удастся, неудобно уходить из компании, а вечером, если погода улучшится, начнутся полеты. И попросила Марию Ивановну хотя бы коротко рассказать, что произошло с Озерковой и Кашириной. Она согласилась. В двух словах объяснила, при каких обстоятельствах девушки оказались вдвоем на аэродроме у неисправного «По-2».