Звездный билет (сборник)
Шрифт:
— Скажи-ка, мразь поганая, как тебя зовут?
Он улыбнулся:
— Меня зовут Потрошитель подонков. Понял?
— Скажи-ка, мразь поганая, папочка у тебя небось шишка на ровном месте?
С этими словами я постучал в дверь, и он отошел.
— Войдите! — крикнула Таня из глубины номера.
— Сегодня сбросим, ладно? — сказал он, уходя. — Или еще что-нибудь сделаем, а?
Я вошел в номер.
— Валька, что с тобой?! — закричала Таня и бросилась мне на шею.
Я стал ее целовать. Она забылась на несколько секунд, и я целовал ее в губы, в глаза, и все мое
— Что у тебя с лицом?
— Вчера напали хулиганы, — сказал я. — Какая-то портовая шпана.
— Ты был один?
— Да.
— А их?
— Восемь человек.
— Хорошо еще, что финкой не пырнули.
— Да, хорошо, — сказал я.
Она отошла и спросила издали, от окна:
— Ничего опасного?
— Нет, ничего. Просто сделали вот таким красавчиком.
Минуты проходили в молчании, а за окнами начинался закат. Минуты проходили в молчании, а одна стена стала красной. Шли минуты, а из коридора слышались шаги и смех американцев. Я сидел на тахте, она в кресле у окна. Несколько раз звонил телефон, она снимала трубку и нехотя говорила что-то, от чего-то отказывалась — видимо, от разных встреч. И потом снова молчала.
— Таня, — сказал я, — вышли мои рассказы, Таня.
Это была моя старая привычка: в прежнюю пору любую фразу я начинал с ее имени и кончал им. Она смеялась над этим.
— Да, я читала, — тихо проговорила она. — Здорово.
— Таня, могла бы меня поздравить, Таня.
Она засмеялась:
— Поздравляю.
— Таня не так, Таня. Иди сюда.
Она послушно встала и пересела на тахту, обняла меня. Я провел рукой по ее груди. Мне было очень странно, как будто я был с другой девушкой, и в то же время разные мелочи воскрешали наши привычки, напоминали о недолгом нашем счастливом супружестве. Мы оба молчали, и только один раз она спросила:
— Это из-за рассказов ты ко мне пришел?
— Нет, — ответил я. — Из-за вчерашней драки.
— Почаще дерись, — шепнула она и стала целовать мое избитое лицо, гладить меня по голове.
Уже настала ночь, когда мы вышли из гостиницы, пересекли площадь и, взявшись за руки, вошли в темные улочки Старого города. Никто нам не мешал, все словно сгинули куда-то.
Мне казалось, что я говорю ей: «Ты моя единственная любовь на всю жизнь, и мне уже не отвертеться от тебя. Силы небесные соединили нас, и силы земные, и силы морские, магниты всего мира и те, что спрятаны в недрах Луны. Мир рассыпается, как мусорная куча, когда тебя нет. Мир превращается в кристалл, когда ты со мной. Ты моя единственная любовь, и я отвечаю за тебя, за твою беззащитную жизнь».
Мне казалось, что она отвечает мне: «Мне было тошно и страшно без тебя, ведь ты единственный, на ком кончается одиночество. Все наши ссоры — это ерунда, а измен не было. Мы будем всегда вместе, и я рожу тебе детей. Наша любовь будет проста, без всяких изломов и ухищрений. Пусть другие хитрят, а наша любовь будет примером для всех».
Мы молча шли по Старому городу под качающимися фонарями, мимо редких витрин,
Как сочинял царь Соломон?
«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!глаза твои голубиные».«О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен!и ложе у нас — зелень».«Кровли домов наших — кедры, потолки наши — кипарисы».Когда Таня спрыгнула со стены мне на руки, я вспомнил об этом и пожалел, что никто из нас уже не может так сочинить, что несколько раньше это написано.
— Ну и вечерок мы провели, — устало сказала она и пошла вперед по лунному булыжнику. Ей было трудно идти на острых каблучках.
— Таня, — сказал я, — давай заберем назад наши заявления, а, Таня?
— Да? — сказала она. — Восстановим счастливое семейство?
— Ну да. Они прожили вместе сто лет и умерли в один день. Подходит тебе такая программа?
— Нет, — резко сказала она. — Что за глупости? Нельзя же быть таким старомодным… Послушай, Валька, — она обернулась и поцеловала меня, — ты скоро будешь знаменитым писателем, я знаменитой актрисой. Ну, вот и все, и никакой идиллии у нас не получится.
— Как ты глупа! — вскричал я. — Глупа и пошла!
— Может быть.
Я взял ее под руку, и мы быстро пошли по асфальту. Она откидывала волосы со лба.
— Ты меня любишь? — спросил я.
— Не знаю. То, что было сегодня, я никогда не забуду, но завтра так уже не будет, это я знаю.
— Так будет всегда!
— Нет, завтра уже начнется семейная жизнь. Хватит с меня, я намучилась с тобой. Да, я люблю тебя.
— Все дело в том, — проговорил я с большим трудом, — что я не могу тебя оставить одну, тебе будет плохо без меня.
— Пусть будет плохо, — она отбивала дробь своими каблучками, — зато в этом фильме счастливый конец.
Опять я должен был смирять себя, опять должен был бороться со своей глупой мужской гордыней, но я не выдержал опять.
— Тогда я завтра еду, — сказал я. — Получу по почте гонорар и укачу куда-нибудь ко всем чертям.
— Ну что ж… — Она вздохнула и остановилась, прижалась ко мне. — Ты только напиши мне. Может быть, встретимся когда-нибудь.
— Понятно. — Я оттолкнул ее. — Вот, значит, как ты хочешь? Ведь так ты и шлюхой можешь стать, Татьяна.
— А, брось! — Она поправила волосы и пошла вперед.
На следующий день я получил гонорар. Впервые в жизни я держал в руках такую огромную сумму — 637 рублей с копейками. Прямо с почты я заехал к директору картины и взял расчет.
Вечером я уезжал из этого города. Я был хмельным и усталым после сумасшедшего пира, который закатил для технического состава группы. Провожал меня один Кянукук. Мы с ним забросили на верхнюю полку чемодан и рюкзак и вышли на перрон покурить. Я посмотрел на него очень внимательно, и мне почему-то стало не по себе оттого, что я оставляю его здесь, длинного, нескладного, инфантильного, шута горохового.