Звездный билет. Апельсины из Марокко. Пора, мой друг, пора
Шрифт:
– Нравится тебе Линда?
– Которая?
– Вот эта.
– Каменная она.
– А другая?
– Вот эта?
– Ты с ума сошел!
– Тебе нравится Юрка? Ты им увлечена? – спросила Галя Линду.
– Да, – Линда не отрываясь смотрела на песчаную отмель, где Юрка, Димка и Алик ходили на руках, – но я его иногда не понимаю.
– Не понимаешь? Разве он такой сложный?
– Он часто говорит непонятно. Я русский язык знаю хорошо, но его я не понимаю. Недавно он назвал меня молотком. «Ты молоток, Линда» – так он сказал. Что ты смеешься? Разве я похожа на молоток?
– Пора обедать, – сказала Галя.
Ребята не шелохнулись. Алик лежал с карандашом в зубах, Димка читал Хемингуэя, Юрка старательно насвистывал знакомую песенку.
– Ну что же вы? Димка, Алик!
– Идите, девочки, мы потом, – буркнул Димка.
Юрка протянул Гале десятку.
– Опять потом? Что с вами случилось?
– Я же тебе объяснил, детка. Я привык есть позже. У нас в доме всегда обед в пять. Мама накрывает, только когда вся гоп-компания в сборе. Я привык позже обедать. Я человек режима.
– Ну и я тогда пойду позже.
– Нет, ты пойдешь сейчас. Тебе тоже надо соблюдать режим, иначе в театральный институт не примут.
– А ну тебя! Алик, пошли обедать!
– Повыше, повыше забрало! – промычал Алик.
– Оставь его в покое. Не видишь, человек в прострации.
– Юра, ты не хочешь обедать? – спросила Линда.
Юрка приподнялся и посмотрел на нее:
– Понимаешь, Линдочка, я за завтраком железно нарубался…
Линда в ужасе зажала уши и побежала к выходу с пляжа.
– Пусть вам будет хуже, – сказала Галка и побежала за Линдой.
Она догнала ее и обернулась. Ребята лежали в прежних позах. Костлявая рука Алика моталась в воздухе. Он всегда махал рукой, когда сочинял стихи. Галя посмотрела на десятку в своей руке.
– Линда, иди одна обедать. Мне надо, видишь ли… До вечера!
– Двухразовое питание укрепляет нервную систему. Нужно только привыкнуть, – сказал Димка.
– Это ты у Хемингуэя прочел? – спросил Юрка.
Алик встал, поднял руки к небу и завыл:
– Каждый молод, молод, молод, в животе чертовский голод… Лично я очень доволен, что мы отказались от обедов. Когда сыт, чувствуешь себя свиньей. Сейчас меня терзает вдохновение. Стихи можно писать только на голодный желудок.
– А музыку? – спросил Димка.
– Тоже.
– Юрка, давай сочинять музыку. Я буду труба, а ты саксофон. Начали!
Димка сложил ладони у рта и вступил трубой. Юрка загудел саксофоном. Алик стал хлопать в ладоши и приплясывать.
Они уже давно не пытались больше ловить рыбу. Четвертый день они не обедали, под благовидным предлогом отсылая Галку в ресторан. Зато каждый вечер они сидели в кафе. Правда, пили уже не «Ереванский», черт побери, нужно уметь приносить жертвы! Орел или решка? Обеды или кафе? И вот мы такие счастливые, голодные, трубим, как целый оркестр. Стоит вспомнить тусклые лампочки в коридорах «Барселоны», когда сидишь за полированной стойкой под нарисованными звездами. Стоит вспомнить затертые учебники, когда, лежа на песке, изображаешь джаз.
– Ребята, есть предложение! – воскликнул Алик. – Давайте погрузимся в состояние «зена» – полное слияние
– Это вместо обеда? – мрачно спросил саксофон.
– Пошли погрузимся в сон, – устало предложила труба.
Возле палатки они увидели костер. Над костром висел котел. Трещали пузыри. Пахло едой. Рядом стояла, руки в боки, Лолита Торрес.
– Хорошие вы собаки! – с нескрываемым презрением сказала она.
– Узнаешь кретина, Димка? – спросил Юрка и показал ногой в сторону моря. По твердому песку у самой воды шел поджарый, точно борзая, парень в голубых плавках. У него был огромный «сократовский» лоб и срезанный подбородок.
– Да это же тот лабух из Малаховки! – воскликнул Алик. – Помнишь?
– Не помню, – буркнул Димка.
– Ты же с ним потом что-то такое… Он к тебе даже заходил.
Проклятый Фрам, вместо того чтобы пройти мимо, остановился и мечтательно уставился на горизонт. Потом обернулся лицом к пляжу и стал разглядывать загорающих. Только здесь его и не хватало!
– Ребята, я пошел за лимонадом, – сказал Димка, но в это время Фрам увидел их и радостно заорал:
– Земляки! – Помчался огромными прыжками. – Хелло, дружище! – завопил он и схватил Димку за руку с таким видом, словно предлагал ему пуститься дальше вместе, как два брата Знаменские на картинке. Димка вырвал руку и отрезвляюще похлопал его по плечу. Фрам повернулся к девушкам.
– Разрешите представиться. Петя. Извините, мы с Димой отойдем на несколько минут.
Он взял Димку под руку, отвел в сторону и протянул ему сигарету.
– Чистая? – спросил Димка.
– Не волнуйся. Я больше этого не употребляю. Здоровье дороже.
– Ты поумнел и полысел, Фрам. Сколько тебе лет?
– Четвертак ровно.
– Рано лысеешь.
– Некоторые излишества бурной молодости. Но теперь все: буду вести жизнь, близкую к природе.
Потянулся блаженно и, протянув руки к горизонту, воскликнул:
– Парадиз, как говорил Петр Первый! Ва-ва-сы-са! А ты здесь надолго?
– Нет, скоро уходим дальше по побережью.
– В Москву когда?
– Не скоро.
– Молодец! Самое главное в профессии пулеметчика – это вовремя смыться.
– О чем это ты?
– Будто святой. Димочка еще маленький, он ничего не знает. Ай, ловкий ты парень.
– Я действительно ничего не знаю. Что ты вылупился?
Фрам ухмыльнулся:
– В Москве разгон. Наших берут пачками, прямо теплых.
– Кого наших?
– Таких, как мы с тобой, фарцовых.
Димка посмотрел на Фрама и сразу вспомнил их всех и вся: «летом в центре ужасно весело. Косяки туристов. Катят “форды”, “понтиаки”, “мерседесы”. Посмотри, какая девочка. Не теряйся. Что там они шепчутся в подъезде гостиницы? Вот они все стоят, а лица мертвые от неоновых ламп. Пошли, что же вы? Иди, мы тебя догоним. Иди, малыш. Так вот в чем дело».
Димка сжал кулаки. «Дать пинка Фраму и погнать его отсюда с пляжа? И в лесу ему нет места, в сосновом чистом лесу. В болоте тебе место, подлюга! Беги туда, а я закидаю тебя торфом. Ишь ты, мерзавец: “Таких, как мы с тобой”. Я не хочу и рядом с тобой стоять! Дать ему, что ли, пинка?»