Звездный огонь
Шрифт:
Я хорошо мог их себе представить, невзирая на бескровную расплывчатость эвфемизма, похожего скорей на медузу, чем на демонстрации… прогибающиеся под ударами камней стекла… дым, кровь, попурри из отсеченных цензурой кадров… и мерная поступь карателей в ярко-голубой полуброне.
— Да, — пробормотал я, — о порядке и безопасности можно будет забыть надолго…
И все-таки что-то не сходилось в еще не оформившейся перед моим внутренним взором картине.
— Кстати, — заметил Адит Дев. — вы были неправы. Сайкса убил не код «Омега».
— Почему? — Я поднял голову, прислушиваясь к голосу ветра. Поток холодного воздуха бил снизу, и, вдумавшись, я сообразил, почему — море остывало медленнее, чем горы, и накопленное за долгий день тепло порождало бриз. И не только: стальные опоры треножника
— Его применяют, когда носитель имеет физическую возможность выдать сведения, — напомнил раджпут. — Но… если Сайкс хранил информацию в наращенной памяти, ему не могли доверить ключа к ней.
Я решил, что горный воздух плохо влияет на мои умственные способности — слишком разреженный. Еще спасибо, что здешние полицейские не сообразили, какое нарушение стандартной процедуры я приписал своему боссу.
— Вы правы, — пришлось согласиться мне. — Хотя это ничуть не приближает нас к разгадке.
— Покуда ни одна из улик не смогла этого сделать, — мрачно заметил Адит. — Ходим кругами…
Вдалеке застрекотал вертолет. Я попытался найти в небе его тень или бортовые огни, но безуспешно. И тут мне пришло в голову еще одно. Если жители Габриэля так склонны к экстремальному спорту, то сколько здесь планеристов? Представились стаи пестрокрылых летунов, парящие среди воздушных потоков над серебряным Узким морем… Однако лицензию планериста в администрации получило всего полтора десятка человек. В сравнении с тысячами альпинистов — кошкины слезы.
— Пока я не поговорю с Новицким, мы ничего больше не узнаем, — вымолвил я, поднимаясь на ноги. Раджпут зашарил вокруг в поисках опоры, и я протянул ему руку.
Всю обратную дорогу мы молчали. Я воспользовался паузой, чтобы еще раз промыть память — чем больший объем информации поступал в мозг, тем чаще приходилось накачиваться химикалиями, чтобы избежать внезапной фуги.
Институт гудел, словно колокол при землетрясении. Каналы данных были забиты до отказа, провода раздувались от потоков информации; даже комфорт-программы не срабатывали, выметенные из загруженной до предела памяти.
— Заработала модель А-привода, — слегка снисходительно объяснил мне рават Адит причину виртуального столпотворения.
Я жадно припал к выжимке из протоколов эксперимента. Действительно, опытный образец аннигиляционного двигателя прожег выхлопом насквозь известняковый холм на полигоне в трехстах километрах от Башни, отработав без перерыва тринадцать с четвертью секунд, и отключился только из-за перегрева фокусирующих катушек: поскольку ни одна модель прежде не выдерживала больше мгновения, излишними сложностями вроде системы охлаждения их не обременяли. Судя по всему, предыдущие опыты кончались неудачей из-за неправильно выбранной модели поведения флазмы в активной зоне: поскольку состояние вещества, в котором плотность лучевой энергии превышает плотность энергии массы покоя, трудно назвать ординарным, упрекнуть ученых в ошибке язык не поворачивался, но, на мой взгляд, сойти с накатанной колеи можно было и пораньше.
С адельфрау Фукс мне связаться не удалось: ее секретарь вежливо сообщил, что доктор принимает участие в «мозговом штурме». Зато охватившая Башню исследовательская лихорадка позволила мне поесть в одиночестве: кафетерий на втором этаже пустовал, невзирая на разгар рабочего дня первой смены. Лишь изредка забегали смурные личности в форменных куртках обслуги, чтобы, нагромоздив на поднос пирамиду закусочных брикетов и прихватив с кухни пачку кофе, вновь умчаться.
Портить брикетами желудок, и без того измученный нерегулярным питанием, я не стал, а заказал овощное рагу с белковыми хлопьями. Мясоедение отходит в историю даже в метрополии, где страны Ядра цепляются за куриные фабрики, пережившие эпидемию «гринписовской чумы», с подачи экологических террористов прицельно поражавшей генженированные породы бройлеров, а Периферия спасается от голода вскормленными грибковой мукой тощими зебу. В большинстве же колоний скотоводство банальным образом не окупает себя. За исключением двух планет из сорока освоенных, земная растительность не может существовать в
Покончив с десертом, я обнаружил, что заняться мне нечем. С четверть часа я бродил по коридорам нижних ярусов Башни. В глазах встречных полыхал синий огонь, заслоняя зрачки. В рекреациях толклись кучки ученых, погруженных в особенную реальность надстроенного мозговыми имплантатами восприятия. Взгляды устремлялись в пустоту незримых диаграмм, руки указывали на ошибки в невидимых формулах, контуры несуществующих моделей заставляли расступаться.
Именно тогда мне пришло в голову, что не имеет, в сущности, значения, раскрою я дело о гибели Конана Сайкса или нет. Потому как стоит трупу оказаться в руках экспертов из-под горы Шайен, стоит моему боссу убедиться, что мы имеем дело с убийством, — и я буду отозван прежде, чем успею вымолвить «пароль введен». А на мое место придет угрюмый педераст из штатного состава, не отягощенный сомнениями и неподобающей ориентацией, и перетряхнет колонию снизу доверху, точно мусорное ведро, и, если потребуется — каждого из пяти миллионов человек подвергнет медикаментозному допросу. Так есть ли толк суетиться?
На какую-то шальную минуту мне захотелось задержать отправку тела в метрополию, но, протянув щуп в базу данных СБ, я выяснил, что вертолет уже в пути к лифт-станции. Развернуть его возможно, однако возникнут неприятные вопросы. А если не задерживать… Еще час — и труп будет на Земле. Еще три — курьерский рейс из Кито в Скалистые горы. Вскрытие, вероятно, начнут немедля. Таким образом, у меня остается пять-шесть часов до смены. Опустить руки… или еще побарахтаться?
В конце концов я решил, что полномочия даны, чтобы ими злоупотреблять. Ничего страшного не случится, если я подниму одного ассенизатора из постели, особенно если учесть, что к тому времени, как я прилечу в Бэйтаун, до условного рассвета останется не больше часа. Брать коптер для недолгого перелета было глупо, и я ограничился вертолетом.
Взлетная площадка располагалась близ центра столицы. Еще выбравшись впервые из ховера, я обратил внимание, что город будто бы пытается смяться комком, как ни растягивает его природа вдоль узкой полосы между берегом и обрывом. Штаб-квартира местного отделения Службы, администрация колонии, имм-контроль — все публичные здания теснились вокруг трех скверов, расположенных на манер клеверного листа. Черешком служил отрезок бульвара, который производил бы куда большее впечатление, будь он хоть самую малость длинней двухсот метров. Подозреваю, что единственной целью, которой он служил, было производить впечатление на вновь прибывших колонюг. Правда, вялая листва каштанов скрывала не особняки богачей, которых на планете и не могло быть — директорат трепетно относится к планированию и контролю во всех видах, экономика не исключение, — а многоквартирные бараки. Точно такие же тянулись рядами, едва не заглядывая друг другу в окна, в сторону северной окраины.
По другую сторону короткого бульвара располагался более престижный район, обиталище специалистов. Даже помешанные на экономии и эффективности планировщики Службы понимали, что равнять квалифицированных работников с простыми колонюгами — смерти подобно прежде всего для самой колонии. Поэтому эта часть города выглядела вполне пристойно. Я вызвал из городского банка данных план с указанием адреса и двинулся вслед только мне видимому указателю, принявшему модный в Восточной Европе образ постепенно разматывающегося клубка золотой пряжи.