Звездный штрафбат
Шрифт:
— Да не кипятись, девонька, все в порядке. Мужики, что с них взять… — добродушно пророкотала Капуста. — А ты, командир, что молчишь? Лучше ты нам что-нибудь расскажи.
— Когда-то, в бытность мою еще студентом-историком, мне довелось побывать в архиве старого кино, — рассказал я. — Такие, знаете, совсем еще древние фильмы с плоским, двухмерным изображением. Достаточно интересные фильмы, если привыкнуть воспринимать мир в плоском виде. По большей части там разнообразные боевики, где хорошие парни побеждают плохих и наводят справедливость
— Представляю себе, — хмыкнул Цезарь.
— Да нет, не все так уж глупо. По крайней мере — вполне волнительные истории. Но я не об этом. Так вот, я заметил, у хороших парней в конце XX века была одна коронная фраза: собираясь на последнюю, решающую битву с плохими, они всегда сентиментально оглядывались кругом и мужественно замечали — сегодня хороший день, чтобы умереть!
— И умирали? — заинтересовался Рваный.
— Нет, в древнем кино хороший конец был так же обязателен, как в нашем.
— Обычно, оставались в живых, — уточнил я. — Хорошие, конечно, оставались, а плохие умирали долго и плохо. В общем, все заканчивалось хорошо и по-своему счастливо.
— Да, в старые добрые времена в фильмах, говорят, присутствовала романтика, а не только реклама, — вставил Цезарь.
— Ну и что? Нам-то сейчас какое дело до них? — спросил Рваный.
— В сущности, никакого. Вспомнилось просто… — сознался я. — Так вот, господа легионеры штрафбата, довожу до вашего сведения, что ситуация у нас прямо противоположная.
— Это как?
— Очень просто, — объяснил я. — День сегодня — дрянной, а умереть, по всей видимости, все-таки придется.
— Остроумно! Мысленно хлопаю в ладоши, командир, — заметил Цезарь.
— Да имел я в виду такое гребаное остроумие! — определил Рваный.
— Ну, как я понимаю, выбора у нас немного, — вздохнул Педофил. — Да и тот, к сожалению, от нас не зависит.
Очень справедливое замечание.
— Кстати, командир, ты за спину смотрел? — снова спросила Щука.
За спину я смотрел. Но на всякий случай я еще глянул. Ничего нового не увидел — почти отвесные скалы, уходящие в голубую бесконечность неба. Красивые скалы, если отвлечься от всего остального…
Если бы не противник, мы бы, конечно, перевалили их на антигравах, но в нашей ситуации — нечего даже пытаться. Пока будем подниматься, дальнобойная артиллерия танков перещелкает нас на этой стене, как патентованная, самонаводящаяся мухобойка…
— И чего я там должен увидеть? — спросил я.
— Глянь на одиннадцать часов, видишь, за двумя зубцами, что-то вроде пещеры…
Пещеру эту я уже видел. Отметил. Думал. Действительно — или пещера, или очень глубокая ниша. Сканер не брал глубоко через слой камня, но то, что он нащупывал, уходило достаточно глубоко. Скорее — пещера, просто ниша, образовавшаяся под воздействием эрозии, не уходила бы так круто вниз… От нас до нее — чуть меньше километра… И пять тяжелых танковых орудий, а в точности их наводчиков все уже убедились…
Нет, не
— Пещера есть, это точно. Только не доберемся мы до нее… — протянул кто-то, словно подтверждая мои невысказанные мысли.
— А если контратаковать? — азартно предложила Щука. — Три-четыре человека имитируют контратаку, остальные — уходят под шумок!
— Нет, не получится, — я покачал головой.
— Точно! Танкисты сначала размажут в соплю нашу гребаную контратаку, а потом снимут тех, кто ломанется в пещеру, — подтвердил Рваный. — Пять тяжелых стволов — не шутка!
— А если попробовать? Что, есть другие предложения?
— А если бы у бабушки были яйца, какое бы у нее было отчество? — не сдавался Рваный. — Здесь, по крайней мере, у нас позиция, пока казачки до нас доберутся, мы еще многих положим.
— Положим, как же… — проворчал кто-то.
Подтащат казачки ракетную установку, и кто кого потом положит ниже уровня рельефа…
Я понимал, что вся эта наша развернутая дискуссия выглядит уж слишком парламентарно, не по-военному. Конечно, есть такие моменты, когда решение должны принимать все вместе, и каждый командир просто обязан определить момент, когда необходимо отпустить вожжи. Но, по сути, все они поглядывали на меня, я это чувствовал. Слово командира всегда решающее, на том стоим, стояли и стоять будем вместе со всеми вооруженными силами…
Я тоже колебался. Смотрел на темный провал пещеры, переводил взгляд на танки… Если бы да кабы, во рту росли грибы… Нет, все равно не успеть, и так и этак… Хотя деваться больше все равно некуда, в чем-то Щука права, смелость, как говорится, города берет… Правда, не насовсем и с большими потерями…
И как раз в этот момент случилось чудо, маленькое чудо, какие иногда случаются на войне! Редко, но случаются!
— Тигр-1, Тигр-1, я — Леопард-1, как слышишь, прием?! — раздался в наушниках голос Пестрого.
— Леопард, слышу тебя, слышу тебя хорошо! — радостно откликнулся я. — Ты где?
— Здесь я, неподалеку. Со мной — четверо, отрываться пришлось по-тяжелому! — доложил Пестрый. — Вас вижу. Вы что там — загорать устроились?
— Ага, припухаем, — согласился я. — Ждем, когда совсем распухнем.
— Да вижу, вижу… Помощь нужна?
— Как там у тебя позиция?
— Нормальная позиция. Хорошая! Могу уйти в горы в любой момент. Здесь у меня скалы ниже, и ущелье ветвистое — можно смыться.
Так, это уже кое-что, соображал я. Пожалуй, это гораздо больше, чем кое-что…
— Леопард, у тебя ракеты для «рэксов» есть?
— Найдем маленько. Осталось… да, осталось двенадцать штук, — доложил Пестрый.
Молодец он все-таки! И людей увел, и даже ракеты остались!
— Тогда действительно сможешь помочь, — сказал я. — Ты вот что — ударишь по танкам, нашумишь, отвлечешь их на себя и сразу уходи в горы. Сразу — понял?! В бой не ввязывайся, никаких реальных атак, только имитация — понял?!