Звездный всадник

Zaraza takaja

Сняв рубашку, хватит уже ободранного запястья, Данни подтянул первый поводок. Намотав «хвост» ящерицы на ладонь, он взялся за вторую. На каждую руку пришлось по две ящерицы. Можно было и по три, но за оставшимися двумя все равно еще раз спускаться.

– Этих в окно, - распорядился Хош’тах, забирая у Данни двух сторожей.

На двери он всегда привязывал сам. Так, чтобы и выйти можно было, и снаружи, не видя ящериц, не пройдешь. С окнами проще. Натянул поводок поперек, и укоротил его, только чтоб морду высунуть могла. А не то оттяпает случайному прохожему руку, проблем не оберешься.

Привязав

сторожей, Хош’тах и Данни выскользнули из лавки. На улице день был в самом разгаре. Жаркое солнце заставило хетара прищуриться, а Данни набросить на голову капюшон. Улицы были забиты народом. Люди был одет по-разному, но у всех было одно общее: каждый прятался от солнца кто как мог. Женщины в длинных платьях или брюках. Но на каждой наброшен плащ с глубоким капюшоном. Мужчины, в основном, в легких светлых костюмах. Кто-то просто в головном уборе, а кто и в накидках, как их жены. И вся это пестрая толпа, разодетая по случаю праздника, текла в одну сторону – на главную площадь.

Главная площадь Мартиса, она же одна единственная, была забита битком. Сегодня здесь собралось полгорода. Народ сидел в уличных кафе, просто на газонах или бродил между торговыми палатками. Торговали здесь всем: едой, игрушками, сувенирами и даже одеждой.

– Мы могли бы сегодня поторговать здесь, - предложил Данни.

Хетар только скривился.

– Товар не этот. Сегодня воду продавать, а не мы.

Действительно, торговцы водой сегодня заработают больше всех. Но этот бизнес уже давно распределен, и хетар, даже при своей огромной любви к деньгам, туда не лез. Они пришли вовремя. На трибуне, установленной перед входом в мэрию, появился первый оратор.

– Кто это?
– толкнул Данни хетар.

– Кто-то из совета.

– Не говорун, женщина кто?

– Какая женщина?

– Там, в накидке неба.

Данни покрутил головой. В том направлении, которое указал хетар, он увидел только одну даму в фиолетовом плаще.

– А, это Лоанна, местная гадалка.

– Гадалка? – переспросил Хош’тах. – Что она работать?

– Что делает? Судьбу предсказывает. Говорят, неплохо получается. К ней много народу ходит. Больше, чем в церковь. Может поэтому отец Бартолио ее ведьмой называет.

– Что ведьма работать?

– Не работать, Хош’тах. Ведьма – это такая женщина, которая… - Данни почесал голову, соображая как лучше объяснить это хетару. – Ну, она магией занимается. Это когда разные заклинания читают, руками машут, а потом всякие необычные вещи происходят. Непонятно?

Хетар склонил голову на бок.

– Это как ты сторожа ловить, и вредителя из свет достать? Я не понять. Ты ведьма.

– Эй, я не девчонка! А ведьмами только женщины бывают. Тебя отец Бартолио тоже, между прочим, бесовским созданием называет. И весь товар, который ты продаешь… - Данни немного подумал, а потом добавил: - Это, наверное, потому, что он не видит то, что мы с тобой.

– Она удивительно на тебя видеть.

– Ты чего, ей, наверное, лет пятьдесят. Да и я у нее ни разу не был. Слишком дорого берет. Она, небось, на тебя пялиться. Не каждый день в Мартисе хетара увидишь.

Хош’тах только покачал головой.

–

Странно смотреть, внимательно.

– …День Неба праздник солидарности и единения. Он – как символ тех невзгод, что перенесли колонисты, покинув родной мир и устремившись к звездам. Как символ радости, что наполнила их сердца, когда они увидели свой новый мир. Один корабль, одна команда. И каждый был членом экипажа, независимо от того дежурил ли он в рубке или на кухне. Сейчас уже не осталось в живых тех, кто девяносто лет назад прошел по Великому Пути и вновь увидел небо. Другое небо, но уже свое…

Мэр продолжал заливаться речами, но Данни уже не слушал. Подняв голову вверх, он рассматривал сиреневато-розовое небо. Другие тоже смотрели, но скорее по привычке. Небо как небо, облака плывут, птицы летают, чего там не видели. А вот Данни именно рассматривал.

– Да что они могут знать про «другое небо» - подумал Данни. – Никто даже представить себе не может, что значит увидеть «по-другому».

Небо, широкое, глубокое, фиолетовое. Данни теперь видел его именно фиолетовым, хотя все еще помнил, что оно розоватое. Как много изменилось за последний месяц. Да что же с ним, в конце концов, происходит? Почему он стал другим? Почему видит то, чего не видит больше никто? Что это: его дар, или его проклятие?

Небо, такое родное. Он не знает другого. И никто здесь не знает. Они только говорят про другое небо, на самом деле оно одно. То, которое над ними, над нами. Оно не другое, оно наше, оно мое.

Небо. Такое близкое и такое далекое. Протяни руку, и ты коснешься его. Потянись ввысь, и ты покинешь его, стоит только захотеть. Данни, вдруг, почувствовал себя легче пушинки. Неведомая сила оторвала его от земли и взвила высоко вверх. Туда, где небо уже не фиолетовое, а черное. Туда, где месяц назад, во время последнего приступа, он видел стаи неведомых существ.

Только сейчас вокруг было пусто. Чернота вокруг была вязкой и гнетущей. А блеск звезд мертвым и зловещим. И из этого безмолвной тьмы на него надвигалось что-то ужасное.

– Данни! – хетар дернул за рукав с такой силой, что едва не свалил мальчишку на землю.

– Что?! – в первую секунду он едва не задохнулся от пережитого только что ужаса.

– Идем куда, быстро!

– Постой, куда идем?

– Идем, тебе говорить!

Внезапно Данни понял, что хетар в ужасе. Последним остатком разума он пытался увести его с площади. Но вокруг все было спокойно. Мэр продолжал вещать с трибуны, люди, как ни в чем не бывало, отмечали праздник. Единственное, что внушало Данни беспокойство, это небо.

– Погоди, там сверху что-то не так…

– Что-то! Ссурах!!! – отчаянно взвыл хетар.

– Да оставь ты свои проклятия. Лучше туда взгляни.

– Это не ругать! Это ссурах!!! Уходить, быстро! Нельзя где много люди! Надо один!

В этот момент, без того темное небо, стало зловещим. И, словно темный ангел, на площадь медленно опустилось существо. Оно было одно. Но, его одного вполне хватило, чтобы заполнить собой весь мир. Какой-то определенной формы это существо не имело. Оно клубилось, как водяной пар, запертый в оболочке. А за ним тянулся шлейф.