Звездочка
Шрифт:
«Если бы меня не было, то эту бусину бы никто не держал, так?»
Он вспомнил, как забирал дочку из детского сада, как проводил с ней вечера на кухне, ее бесчисленные бусы… Куда все подевалось?
«Ничего нет».
Сердце сжалось у Йёрана в груди, и он разрыдался. Мария попросила его взять себя в руки.
О Терезе заботились. Ее глаза превратились в окна, за которыми мелькали тени людей. Иногда их голоса доносились до нее, иногда ей в рот совали ложку, и тогда она глотала еду. Где-то в глубине ее сознания свернулась клубочком маленькая Тереза
Порой в голове прояснялось, и тогда девочка снова могла думать и чувствовать. Но пустота по-прежнему оставалась проблемой. Тереза больше не помнила, каково это — ощущать себя полной. Прежней стенки из мышц и вен, защищавшей ее от мира, больше не было.
Девочка постоянно пребывала в затмевающем любые другие чувства страхе. Она боялась двигаться, боялась есть, боялась разговаривать. Страх рождался из пустоты, от осознания собственной беззащитности. Если она протянет руку, та треснет, как яичная скорлупа, стоит ей соприкоснуться с внешним миром. Поэтому лучше не шевелиться.
Беседы врачей с Терезой ни к чему не привели, и ей начали давать таблетки. Маленькие овальные таблетки с бороздкой посередине. Дни и недели тянулись, сливаясь в однообразную массу. Тереза не знала, сколько времени провела в больнице к тому моменту, как в окружающую ее темноту пробился лучик света. Она вспомнила ощущение пылающей головы и как на нее набросили пожарное покрывало. Вот теперь краешек покрывала приподняли. Голоса зазвучали четче, контуры обрели резкость.
Несколько дней Тереза провела, заглядывая в образовавшуюся щель и регистрируя происходящее вокруг. Она не чувствовала ни радости, ни печали, но однозначно ощущала себя живой.
Наконец она решилась приподнять покрывало и явиться на свет. Вылупившейся из кокона бабочкой ее, конечно, не назовешь. Она по-прежнему оставалась пустой Терезой, но теперь она обрела свою оболочку и притворялась живой настолько убедительно, что иногда сама в это верила.
Тереза продолжала принимать таблетки под названием фонтекс — то же самое, что прозак, как узнала она, — и ходить на приемы к психотерапевту. Она вспомнила, каково быть прежней Терезой, каково играть прежнюю роль. Опять же ей удавалось быть настолько убедительной, что она сама верила в свою игру.
В конце февраля, почти два месяца спустя после того, как ее положили в больницу, Терезу отпустили домой. Она сидела на заднем сиденье автомобиля и разглядывала свои ладони. Это ее руки, они прикреплены к ее телу и принадлежат ей. Теперь она это понимает.
За две недели до выписки к ней пришла учительница и принесла задания по всем предметам. Тереза прилежно все выполнила без каких-либо проблем. Слова и цифры быстро и умело обрабатывались мозгом, поскольку ему больше не мешали тревоги и волнения, присущие обычным земным людям. За две недели Тереза нагнала весь материал, который пропустила за время отсутствия, и даже ушла немного вперед.
Когда Тереза вернулась в школу, одноклассники держались от нее подальше. Иного она и не
Юханнес с Агнес приходили навестить ее в больнице незадолго до выписки, да и в школе не сторонились ее. Однажды на перемене Тереза рассказала им о сложностях жизни в психиатрическом отделении, ведь любые предметы, которые пациенты могли бы использовать, чтоб совершить самоубийство, оттуда удалены. Забавная деталь.
Тереза смотрела на старых друзей, и внутри ее родилась мысль: «Они такие красивые. Они мне очень нравятся». Это было одновременно и правдой, и неправдой. Терезе приходилось повторять про себя эти слова, будто убеждая себя в чувстве, которого она на самом деле не ощущала.
С Микке было гораздо проще.
Как-то раз, когда Тереза прогуливалась по двору школы на перемене, она заприметила Микке, курящего в углу у подсобки со спортивным инвентарем. Тереза подошла к однокласснику, взяла предложенную им сигарету, затянулась и даже смогла удержаться от того, чтобы не раскашляться.
— Как дела? Ты теперь официально псих, да? — спросил Микке.
— Не знаю. Наверное, да. Таблетки-то я принимаю.
— У меня мать тоже таблетки жрет. Да не по одной. Если забудет, съезжает с катушек.
— Как это?
— Ну, один раз она… начала орать, что в духовке прячется свинья.
— Живая?
— Нет, запеченная. Но она якобы ожила и сейчас выпрыгнет, чтобы укусить ее. Но у тебя пока такого нет, верно? — предположил Микке, взглянув на Терезу.
— Не знаю. Пока нет, но если я постараюсь…
Микке рассмеялся, и Тереза почувствовала себя… нет, не довольной, но спокойной. Микке ничего не требовал от нее. Даже Юханнес с Агнес были в этом плане для нее угрозой. Они ждали от Терезы определенного поведения, а Микке, наоборот, казалось, был гораздо более расположен к ней теперь, когда она считалась психом. И то ладно.
Подойти к компьютеру Тереза решилась только на четвертый день после выписки из больницы. Она совсем отвыкла от компьютера за время лечения. Она смотрела на металлическую коробку, экран и клавиши и видела вместо всего этого источник заразы. Стоит ей нажать кнопку включения, и болезнь навалится на нее с прежней силой.
Но как же Терез?
Глубоко вздохнув, Тереза села за письменный стол и открыла ящик Пандоры — вошла в свою электронную почту. За время ее отсутствия там накопилось множество спама, а среди всей этой мишуры затерялось пять — нет, шесть! — писем от Терез. Она прочла их все подряд. В каждом письме, кроме первых двух, по одной строчке — вопросы: почему она не пишет, почему она не отвечает? А в последнем письме Терез сообщила:
«Все, больше писать не буду».
Тоска нахлынула на Терезу, но поток печали что-то остановило, прежде чем девочка испытала боль от нее. Иногда Терезе казалось, она видит, каким образом лекарства работают внутри ее: появляется электропила и отрезает все эмоции в верхнем и нижнем регистре. Убирает крону дерева и корни. Остается лишь голый ствол, который Тереза таскает за собой.