Звездочка
Шрифт:
— Здравствуйте, а Терез дома? — едва слышно спросила девочка.
— Ты кто?
— Меня зовут Линн, простите за беспокойство, — поспешно пробормотала она фразу, которую явно привыкла произносить.
— Ну здравствуй, Линн Простите-за-беспокойство. — Джерри вздохнул, шагнув в сторону, чтобы впустить ее внутрь. — Терез вон там.
Девочка быстро скинула кроссовки и засеменила в комнату к Терез. Едва она вошла, дверь за ней закрылась. Джерри остался в прихожей, разглядывая крошечные кроссовки красного цвета.
Внутренний голос подсказывал
Отпуск в горах пришлось прервать, когда Мария с Йёраном наконец осознали: с дочерью творится неладное и аспирин тут не поможет. Ее состояние пока нельзя было назвать кататоническим, но явно близким к тому. Тереза уже второй день отказывалась принимать пищу и на отчаянный вопрос родителей, неужели ей совсем ничего не хочется, ответила: «Детское питание».
Они купили ей детское питание, покормили ее с ложечки, напоили водой, после чего она свернулась клубочком в постели и стала гладить любимого игрушечного пса по носу.
Йёран с Марией были самыми обычными людьми. Им и в голову не могло прийти, что их ребенку когда-нибудь понадобится помощь психиатра. По этой же причине они не стали обращаться за квалифицированной помощью. В их мире не существовало отделения детской психиатрии.
Они просто решили, что их дочь сильно загрустила. Они даже могли назвать ее состояние депрессией, но не вкладывали настоящего медицинского значения в это понятие. Для них депрессия и сильная грусть звучали примерно одинаково. Время лечит любые раны, даже те, которые не видно. Значит, тот, кому сейчас очень грустно, обязательно скоро повеселеет.
Прошло несколько дней. Тереза ела детское питание небольшими порциями, пила воду и лежала в постели. Лишь когда она снова начала говорить, родители поняли, что все-таки нужно обратиться за помощью.
Когда Йёран пытался уговорить дочь немного попить, она вдруг произнесла:
— Ничего нет.
Ему бы обрадоваться, что девочка заговорила и теперь они смогут выяснить, что с ней не так, но ее слова лишь еще сильней озадачили его.
— Что ты имеешь в виду? Все есть… абсолютно все существует.
— Не для меня.
Йёран оглядел комнату, будто ища доказательства, которыми мог бы подкрепить свои слова. Перед его внутренним взором промелькнула коробочка желтого бисера, и где-то в подсознании родились воспоминания, но так и не обрели конкретных очертаний. Это как-то было связано с желтыми бусинами и существованием всего. С Терезой и более счастливым прошлым. Дочка что-то сказала, едва слышно.
— Повтори? — попросил Йёран, наклонившись к ней поближе.
— Мне нужно на другую сторону.
— Какая другая сторона?
— Та, где умирают и получают жизнь.
Три часа спустя Тереза сидела, зажатая между родителями, в приемной детского психиатрического отделения при больнице в Римсте. Одно дело — непроходящая тоска, но разговоры о смерти — это уже слишком.
Их представления о психиатрическом отделении как о тихом и стерильно белом месте были сильно преувеличены. Белые халаты, белые стены, запертые двери. Поэтому они были приятно удивлены, когда их встретила самая обыкновенная женщина средних лет в повседневной одежде. Она проводила их в комнату, которая мало чем напоминала медицинский кабинет.
Разговор вышел долгий. Йёран с Марией должны были описать во всех деталях, как развивалось состояние их дочери и почему они все-таки решили обратиться в отделение психиатрии. Тереза все это время сидела молча.
Наконец врач повернулась к ней и спросила:
— Твои родители думают, что ты хочешь лишить себя жизни. Это действительно так?
Тереза слабо покачала головой, ничего не ответив. Врач выждала и уже собиралась задать следующий вопрос, как девочка вдруг произнесла:
— У меня нет жизни. Она пустая. Лишать себя нечего. Врач попросила родителей выйти, чтобы она могла переговорить с пациенткой наедине.
Десять минут спустя Йёрана с Марией пригласили снова войти. Врач сидела рядом с Терезой, положив ладонь на подлокотник ее стула, будто обозначив право владения. Подождав, пока родители не присядут, она сказала:
— Мне кажется, пока нужно оставить Терезу у нас на несколько дней, а потом посмотрим.
— Каково ее состояние? — уточнила Мария.
— Пока рано говорить, нам необходимо побольше пообщаться с Терезой.
Во время ожидания в коридоре Йёран почитал брошюры и развешанные по стенам информационные листки, в которых говорилось в том числе о суицидальных наклонностях подростков.
— Вы будете держать ее под наблюдением? — спросил он фразой из брошюры.
— Конечно, — ответила врач с улыбкой. — Не беспокойтесь. Легко сказать. По дороге домой, чтобы собрать и привезти дочке вещей в больницу, Мария разразилась истерическим монологом, основная мысль которого сводилась к одному: что мы сделали не так?
Начитавшийся брошюр Йёран успокаивал жену, говоря, что депрессию чаще всего вызывают медицинские факторы — например, химический дисбаланс, в возникновении которого трудно кого-либо винить. Но Мария не желала слушать. Она проанализировала последние месяцы жизни Терезы и сделала единственно возможный вывод: всему виной ее поездки в Стокгольм. Чем она там вообще занималась?
Йёран утверждал, что дочка, наоборот, заметно повеселела, после того как подружилась с этой Терез, но его доводы эффекта не возымели. Мария решила, что корень зла — в изменениях последнего времени и имя тем изменениям — непонятная дружба с кем-то в Стокгольме.
Пока Мария упаковывала в сумку вещи для Терезы — одежду, mp3-плеер и книжки, — Йёран стоял возле полки и смотрел на коробку с желтыми бусинами. Он зажал одну из них между указательным и большим пальцем правой руки, а левая сама потянулась и легла на грудь. И тут он вспомнил.