Звездолет с перебитым крылом
Шрифт:
— Куда?
— В Москву, — ответил Котов. — У нас же там квартира законсервирована, вот думаем с родаками поехать на Олимпиаду. Отец раньше боксом занимался, хочет кубинцев посмотреть. А мама плавала.
— Здорово, — позавидовал я. — Олимпиада… — это Олимпиада.
Не сильно так позавидовал, если честно.
— Туда сейчас по прописке пускают, — важно сказал Котов. — А у нас бабушка там прописана, так что нам можно.
Бабушка, прописанная в Москве, меня тоже не удивила, мало ли?
— Отец говорит,
Пепси-кола и бананы. Тут и ответить нечего. Я поморщился и позавидовал, я бананов года два уже не ел. Той осенью двоюродный дядька ездил за колбасой, ну и бананов взял, так, пока вез, они все почернели. Какие-то обмылки получились, а по вкусу совсем не как бананы. А тут еще и картошка в пакетиках…
Котов удовлетворился моей раздавленностью.
— Я думаю, это все-таки радар. — Он постучал пальцем по фотографии. — Такие помехи он создает, Дюшка правильно говорит. У нас там…
— …Соленый Бор, — перебил я. — Он контролирует течение подземных рек.
— Да брось ты, — брезгливо улыбнулся Котов. — Ты веришь в бабьи сказки про подземно-подводные лодки? Соленый Бор — обычный радар, без всяких подводных лодок. Сверхсекретный объект, держит небо от Испании до Дальнего Востока. Электросети туда ветку тянут, так даже к опорам по спецпропускам. Меня пахан возил, там в лесу автоматчики с овчарками ходят.
Этот тоже. Пепси-кола, бананы, спецпропуска. Автоматические овчарки.
— Возможно, помехи на фотке от радара, — предположил Котов. — Я, правда, не очень понимаю, как это получается… Наверное, какое-то наложение волн… Не знаю. Пленка зацепила…
— Ясно, — сказал я.
У Дюшки шпионы, у Котова секретный радар. Если совместить, получится как раз то, что надо. Шпионы прибыли для диверсии на радаре. Наверное, я бы мог в это поверить. Понятно, что у Дюшки в мозгу выключатель, он его, когда надо, отщелкивает и верит всему подряд. Но и у меня такой выключатель есть, но он потуже, не так-то легко его перещелкнуть. А потом Анна.
Не могла Анна быть шпионкой. Шпионы такие песни не поют.
— Бросайте это дело, — посоветовал Котов. — Анка и Марк из дому, конечно, сбежали. Ну мало ли у нас народу бегает? Все же хотят быть Саньками Григорьевыми. Но их найдут скоро и к мамке отправят…
Кот как-то по-взрослому рассуждал, так что я поглядел на него с подозрением — не сообщил ли он по случаю участковому?
— Не бойся, — догадался Котов и усмехнулся. — Я не барабанщик.
— Да не…
— А вот за это… — Котов снова постучал пальцем по фото. — Могут и по шее навалять. Не вам, родителям. Так что лично я все фотографии вместе с негативами в бане сжег. А эту… — Котов взял фото. — С этой я вот так.
И он разорвал фотку сначала напополам,
За окном взвился ветер, и сирень постучала в окно. Котов вздрогнул и рассыпал обрывки бумаги по полу.
— Ладно, — сказал он. — Пойду я. У нас поезд вечером.
— Когда обратно? — спросил я.
— Не знаю, — пожал плечами Котов. — Отец думает в Москву переводиться, его давно зовут. На Останкинскую башню инженером. Так что я, может, и не вернусь. Пока.
— Пока.
Котов ушел.
Я стряхнул рваную бумагу с половика на пол, потом подумал, замел в совок и выкинул в печь.
Глава 9. Неудачное приземление
Июнь, куда денешься. За два дня город заполнился тополиным пухом, ветер гонял его, смешивал с пылью, так что по улицам катались оранжевые пухлые комки, похожие на цыплят. Сам город сильно опустел, отец сказал, что многих вызвали в Москву на Олимпиаду: энергетиков и электриков, и монтажное управление, и рабочих с леспромхоза зачем-то, да и водителей стало меньше.
Река выше моста обмелела, открыли плотину, и вода упала, и на плесах образовались причудливые заторы из торчащих в разные стороны бревен, точно над отмелями отыграли в бирюльки сплавщики-великаны, ниже моста воды, наоборот, прибавилось.
За Заингирем горел лес, пожар заходил со стороны торфяных болот и уже огибал поселок серпом, со всего района собирались пожарные, по слухам, на Заингирь могли сбросить парашютный десант. На глухом отростке железнодорожного пути от Абросимова до Брусничного стояли длинные рефрижераторные вагоны.
Неожиданно случился грибной рост, боровики лезли из-под каждого дерева, и даже в городском парке вдоль протоптанных дорожек и скамеек росли грибы. Грузди, обычно появлявшиеся к августу, продавались уже сейчас, рыжики же, случавшиеся особенно редко, в том году стали всеобщей добычей, их жарили вместо сыроежек и солили вместо свинарей. Куда-то убрались птицы. Зимой на уроках труда пятиклашки наделали скворечников и в апреле развесили по городу, в мае в них заселились всякие птицы, а теперь разлетелись вдруг.
Вечером я достал со шкафа старые «Пионеры», нашел нужный и потратил на тренировки целую тетрадь. Три копейки.
— Я понял, — сказал Дюшка шепотом. — Я все понял.
И снова огляделся. Хотя чего оглядываться в лесу?
— Что ты опять понял? — спросил я.
Мы сидели на поваленной сосне. Вообще-то мы к Анне и Марку шли, но Дюшка остановился для серьезного разговора. Букет он упаковал в газету и держал перед собой, из рук не выпуская, но все равно пахло розами. В моем правом кармане лежал бумажный журавлик, сложенный по схеме из журнала. Сидели. Хотя не так, мы не сидели, я сидел, а Дюшка стоял, ему сегодня совсем не сиделось.