Звезды чужой стороны

Квин Лев Израилевич

– Это лейтенант Мусатов, – сказал капитан. – Познакомьтесь.

Странный военный повернулся ко мне и снова пристукнул каблуками. Лицо его сияло такой радостью, словно он обрел давно потерянного друга.

– Лейтенант венгерской королевской армии Карой Оттрубаи, – провозгласил он на русском языке. – Имею честь быть представленным вашему благородию.

Русские слова в таком странном сочетании звучали непонятно и чуждо. Я беспомощно оглянулся на капитана.

– Лейтенант Оттрубаи и есть наш третий. Он прибыл сюда через линию фронта с поручением от своего командира проводить нас

в полк.

Капитан, как мне показалось, прятал в уголках губ ехидную улыбку. Я стиснул зубы. Рядом стоял венгерский лейтенант и беспрерывно щелкал каблуками.

– Вы хорошо говорите по-русски, – сказал я. – Если бы не акцент…

– О! Вы делаете мне великий… как это… комплэмэнт.

– Комплимент.

– О! Горячо благодарен. – Он сунул руку в карман, вынул блокнот и что-то записал. – Я наиподробнейшим образом знаю русский язык. Ошибки в правописании делаю весьма редко, но говорить умею значительно худее…

– Хуже, – поправил я.

– О! Конечно, конечно! Плохо, хуже, наихудший… Хуже! Я очень рад. Я имел возможность продемонстрировать господину лейтенанту сильные и слабые результаты моего старания в овладении русским языком.

Он говорил, говорил без конца, а я смотрел ему в глаза.

Глаза у него были хорошие, добрые. Но это меня не слишком утешало. Угрюмый капитан, лейтенант вражеской армии – отличная компания. Выкарабкаюсь ли я целым из этого дела?

Но назад пути не было.

Г лава II

Следующим вечером мы уже были на маленьком полевом аэродроме. Здесь стояли два «кукурузника» – они постоянно находились в распоряжении штаба армии. Мы приехали сюда на закрытой санитарной машине. Сопровождал нас один лишь майор Горюнов.

Из всех троих самим собой остался только лейтенант Оттрубаи. Я и капитан Комочин превратились в солдат из роты связи того самого полка, куда направлялись. На нас была венгерская униформа, снятая с пленных, в карманах лежали вполне приличные документы, тоже отобранные у пленных и искусно выправленные специалистом из разведотдела.

У меня с собой была небольшая рация и лопата – чтобы упрятать на время рацию, как только прилетим на место. Кроме того, мы с капитаном получили каждый по паре катушек с телефонными проводами. Тяжело, но удобно. Можно идти не по дорогам, оседланным патрулями, а стороной. Связисты тянут провода – обычное дело!

Перебросить на ту сторону нас должен был один из «кукурузников». Пилот был мне знаком. Фамилии я не знал, все звали его просто Мишей. Хороший парень, боевой летчик, награжденный тремя орденами Красного Знамени. Прежде Миша летал на истребителях, но в воздушном бою осколок снаряда изуродовал ему левую руку, и его перевели на «кукурузник». После скоростных машин Мише было скучно на фанерном тихоходе и, чтобы отвести душу, он частенько отмачивал в воздухе всякие штучки. Начальство его за это только слегка поругивало. Миша летал виртуозно, мастерски садился ночью, взлетал с самых немыслимых пятачков и вообще был незаменимым участником операций, подобных нашей. «Разведизвозчик», – называл он сам себя.

Я познакомился с Мишей при не совсем обычных обстоятельствах. Неделю

назад я и еще один офицер-политработник из резерва летали с ним километров за пятьдесят в тыл нашей армии. Там, в небольшом, недавно освобожденном от фашистов городке, несколько решительно настроенных молодых рабочих-венгров произвели «государственный переворот». Они арестовали нового бургомистра, назначенного после освобождения, католического попа, начальника почты и провозгласили советскую власть. Ко времени нашего приезда в городке уже были созданы Красная армия, милиция и пионерский отряд, для которого спешно шились красные рубашки. Принимались меры к созданию колхоза. Организаторы «переворота» представляли их себе в виде колоссальных общежитий, наподобие солдатских казарм, и срочно освобождали под колхоз единственный трехэтажный жилой дом.

Мы выпустили из подвала насмерть перепуганных попа и чиновников. Затем объявили советскую власть распущенной и разъяснили горячим головам, что вопрос о власти может решать лишь весь венгерский народ в целом, а никак не отдельные города и села. Изумленные ребята никак не могли понять, почему мы против советской власти. А один из них, командующий Красной армией, парень лет семнадцати с огненным чубом и горящими глазами, заявил, что ни в какие переговоры с контрреволюционерами, то есть с нами, не вступит, и демонстративно ушел, высоко подняв свой симпатичный рыжий чуб.

Мы думали, парень просто обиделся – и все. Но оказалось, он помчался в поле, где стоял наш самолет, и стал уговаривать Мишу арестовать переодетых белогвардейцев…

Миша округлил глаза, увидев мою венгерскую униформу. Вероятно, у меня был в ней не слишком молодцеватый вид. Во всяком случае, он счел нужным поднять мой дух. Улучив момент, когда капитан Комочин в стороне разговаривал с Горюновым, шепнул:

– Не унывай, лейтенант. У меня счастливая рука. Кого я вожу, тот всегда возвращается.

Погода улучшилась. Ветер, хотя все еще не мог угомониться, явно пошел на спад. Тучи тоже не валили больше сплошной темной массой. В стыки между ними то и дело прорывалась напористая луна.

– Пора, – майор Горюнов посмотрел на часы со светящимся циферблатом. – Через пятнадцать минут поднимутся ночные бомбардировщики.

В нашем распоряжении была всего лишь одна кабина, правда, специально оборудованная и расширенная, но все равно довольно тесная и неудобная. Капитан Комочин, более плотный, сел на сиденье, мы с лейтенантом Оттрубаи устроились по сторонам. Я – прямо на полу, вытянув ноги, Оттрубаи же это не подошло:

– Я лучше на карточках.

– На корточках, – усмехнулся я.

– О! Горячо благодарен. – Он завозился, шоркая шинелью по фанерной стене кабины – вероятно, полез за блокнотом. Но то ли не нашел, то ли в тесноте не мог вытащить из кармана.

– Ну…

Горюнов пожал нам всем руки, меня еще зачем-то потрепал по щеке, как маленького, и спрыгнул на землю. Тотчас же Миша запустил мотор, и все покрыл мерный грохот. «Кукурузник», подскакивая на неровностях поля, побежал все быстрей и быстрей. Я вытянулся вдоль фюзеляжа, так меньше трясло. Лейтенант Оттрубаи тоже бросил фасонить и прилег, держась за голову – его здорово стукнуло о борт.