Звезды — холодные игрушки. Дилогия
Шрифт:
– Ример, ты болен. У людей давно нет необходимости в оружии.
– Конечно. При таком количестве мирной техники…
Я прошел мимо них в коридор – Таг и Ган отступили, оказавшись за моей спиной.
– Ример, иди вперед, мы будем указывать направление.
– Ты уже забыл мое имя, Ган?
– Ник, не надо, – попросил Таг. – Ты ведь понимаешь, что ограничен в правах.
– Да, наверное. Куда мне?
– На выход. И к транспортной кабине.
Госпиталь, где находился изолятор, пустовал. Мимо прозрачных стен палат, с тщательно заправленными
Бедолага Лотти, сколько же длится твоя безумная вахта на входе в интернат?..
– Ри… Ник, обещай, что не попытаешься бежать.
– С чего это?
– Я не хочу пугать детей видом оружия.
– Хорошо, – согласился я. – Прячь.
– Я недалеко спрячу, – сообщил Ган.
Вот тут я начал хохотать. Да что же они, до сих пор играют в регрессоров?
Так мы и покинули «Матушкин Свет», трое друзей, один веселящийся, а двое еще обдумывающие шутку…
Мне было немножко жалко, что так и не появилась Катти. Было приятно, что не появился Пер. Где-то у кромки деревьев я оглянулся на здания интерната, и мне показалось, что за мгновенно помутневшим окном на четвертом этаже мелькнула фигура Наставника. Что ж, не будем прощаться.
Обратный путь к кабине показался мне короче. Уже стемнело, и Таг с Ганом старались держаться ближе, нервничали. Ну да, вдруг я рванусь в чащу, спрячусь и буду ночами пугать детей, оглашая мирный парк воплями и звуками пощечин…
Хорошее слово – «пощечина». Придумается же такое. Емко и обидно.
– Ник… – неуверенно сказал Таг за моей спиной. – Ник, ты слышишь меня?
– Да.
– Мы попробуем поставить вопрос о пересмотре решения. Через год, два. Если твое выздоровление пойдет хорошо.
– Что такое санаторий, Таг?
– Место, где лечат асоциальные наклонности.
– А как лечат?
– Я не знаю, Ник.
– Санаторий – он один, на всю Родину?
– Нет, конечно.
– Значит, асоциальных – много?
Они долго молчали. Потом Ган сказал:
– Этого мы не знаем, Ник. Это не принято обсуждать.
– Хорошо живете, ребятки.
Кажется, кто-то из них вздохнул.
– Ты был не прав, Ник, – сказал Таг. – Ты поступил очень неправильно. Отвратительно.
– У меня будет время сменить мнение. Или укрепиться в нем. Вы станете меня посещать?
– Я не знаю, возможно ли это, – признался Таг.
– Ладно, захотите – узнаете. Найти-то меня сумеете?
– Твой санаторий называется «Свежий ветер». Мы запомним.
– Приятное название, – согласился я.
Сквозь деревья пробился слабый свет. Кабина мерцала, светился пластик, по нему скользили бледно-сиреневые всполохи.
– Мы любили в детстве приходить сюда, – сказал я. – Спрятаться в кустах и смотреть на этот свет. И мечтать, что кто-нибудь прибудет в интернат и с ним можно будет поболтать. Подставить голову под ласковую
Тишина за спиной.
– Ты вспомнил? – спросил Таг.
– Нет, ребята. Я знаю, что так было.
– Почему?
– Потому что я больной, асоциальный тип.
Остановившись у кабины, я немного полюбовался переливами света. Спросил:
– Ну, какой номер кабины в «Свежем ветре?
– Там всего одна кабина. – Таг замялся и неловко добавил: – Ты не сможешь воспользоваться терминалом. У тебя сняты социальные права.
– Тогда давай работай.
Он прошел к кабине, коснулся активатора. Двери открылись.
– Не будем прощаться? – спросил я.
Ребята молчали.
– Передайте привет Катти, – сказал я. – Скажите, что я сожалею, что так все вышло. Но иначе поступить я не мог.
– Ну почему, почему, Ник? – с мукой в голосе воскликнул Таг.
– Да потому, что подлецов надо бить по морде. Невзирая на последствия.
Было уже совсем темно, и я не увидел их лиц. Вошел в кабину, поднял руку, прощаясь.
Односторонний переход. Санаторий «Свежий ветер».
– Валяй, жестянка, – буркнул я.
Под ногами вспыхнуло, и тьма за кабиной слегка развеялась.
Вот я и прибыл.
…Санаторий назвали не зря. Ветер здесь был свежий. Даже слишком.
Я стоял по щиколотку в снегу. Ледяная крупка секла лицо. Не очень-то к месту здесь мой костюмчик. Но остается порадоваться, что я не в шортах и рубашечке с короткими рукавами.
Цилиндр транспортной кабины казался единственным признаком цивилизации на этом бескрайнем снежном поле. Небо было затянуто серой мглой, едва-едва светлеющей на западе под последними Матушкиными лучами. Я обернулся налево, направо – в мгновенной панике, что так все и было задумано. Одинокая кабина посреди снежной пустыни. И «социальные права» сняты.
Впрочем, они бы мне ничем не помогли. На кабине вообще не оказалось терминала. Дорога в один конец.
Я сделал шаг, другой, ощущая, как заползает в ботинки сухой рассыпчатый снег. Провалился по колено.
– Это что же… – прошептал я. Так нелепо и безнадежно! – Подлецы!
И увидел редкую цепочку огоньков на горизонте.
Значит, жизнь наличествует…
Там стоят какие-то вышки или башни. Довольно далеко. Идти к ним?
Я еще раз окинул взглядом аккуратный круг огоньков. Похоже, они что-то ограждали.
То ли транспортную кабину, то ли…
Шагах в двухстах, полузасыпанные снегом – вот почему я их сразу не увидел, – тянулись низкие невзрачные здания.
– А вот и санаторий, – сказал я вслух, ловя ртом снежные брызги. – Пришло время отдыхать, Никки…
Идти по снегу было трудно. И самое главное – обидно. В глазах до сих пор стояли аккуратные городские улицы, тропинки интерната. Тело еще помнило летнее тепло. Здесь – словно изнанка мира.
Холод и ночь.
Спасибо, Наставник.