ЗВЕЗДЫ И ПОЛОСЫ
Шрифт:
Это были чрезвычайно богатые земли. В Техасе вскоре была найдена нефть, в Аризоне – залежи меди. А Калифорния стала не только самым населенным штатом Америки, но и лидирует в США по объему валового внутреннего продукта.
Мексика этого унизительного поражения не забыла. В течение полутора сотен лет, прошедших со времени подписания договора Гвадалупе-Идальго, в национальном сознании мексиканцев пылала мечта: вернуть утраченные территории, вновь отодвинуть границы государства на север, отбросить проклятых гринго с исторических мексиканских земель.
Правда, мечты эти были совершенно бесплодными. И в военном, и в экономическом отношении Соединенные Штаты настолько превосходили “наследницу
Однако во второй половине ХХ века положение изменилось. Внезапно выяснилось, что у Мексики есть оружие, которому не может противостоять все невероятное могущество США.
Дело заключалось в высокой рождаемости мексиканцев.
Данный фактор не раз играл в истории важную роль. Механизм его был типовым для уже упоминавшегося конфликта между “варварами” и “империей”. Как только “варвары”, входя с “империей” в тесный цивилизационный контакт, перенимали у нее более продвинутую, более современную медицину (прежде всего, разумеется, нормы санитарии и гигиены), детская смертность у них резко снижалась, как, впрочем, снижалась и смертность населения вообще, происходил демографический взрыв, и давление на границы “империи” существенно возрастало.
В случае с Мексикой реализовывался аналогичный сценарий. В рядовой мексиканской семье было обычным делом иметь десять-двенадцать детей, в то время как рождаемость белых американцев неудержимо падала: семьи даже с тремя детьми становились демографической редкостью. К тому же богатый сосед – это всегда соблазн: реки, полные меда и молока, неудержимо манят сказочным изобилием. И если ранее, примерно до 1970-х годов, иммиграцию мексиканцев на территорию США еще удавалось каким-то образом сдерживать, во всяком случае чрезмерной она не была, то после победы либерализма, приведшей к прозрачности официальных границ, не осталось уже практически никаких препон. В Соединенные Штаты хлынул мощный людской поток, стремительно растекающийся в пространстве юго-западных штатов.
Всеми правдами и неправдами мексиканцы устремлялись в Америку, оседали там, находили работу, постепенно легализовывались, создавали семьи, рожали детей, зазывали к себе многочисленных родственников и знакомых. Этнический баланс стремительно менялся в их пользу. На рубеже XXI века один из американских аналитиков в тревоге писал, что “воссоединение Мексики и Техаса происходит на наших глазах, рутинно и тихо. Эту область уже вполне можно именовать Мезоамерикой”. А влиятельный журнал “Экономист” в это же время приводил потрясающую статистику: оказывается, население крупнейших городов Калифорнии на 90 % состоит из испаноязычных граждан.
Причем в отличие от европейских иммигрантов, которые чувствовали свое историческое родство и потому в “плавильном котле” Америки быстро ассимилировались, мексиканцы вовсе не стремились превратиться в “настоящих американцев”, предпочитая сохранять и свою многовековую культуру, и свой язык. Их дети ходили в испаноязычные школы, сами они читали испаноязычную прессу и слушали испаноязычное радио, а телевизионная сеть, вещающая на испанском, контрольный пакет которой, кстати, принадлежал правительству Мексики, очень быстро стала одной из крупнейших телевизионных сетей США. “Внутри, но не вместе” – вот лозунг, под которым мексиканцы жили в Америке. “Америка – это не гринго. Америка – это мы!” Более того, в испаноязычной среде стало модой с презрением относиться ко всему, что составляло американский государственный официоз. В 1998 году, например, во время футбольного матча между Мексикой и США, проходившего, между прочим, в Лос-Анджелесе, мексиканские болельщики освистали гимн США и напали на человека, осмелившегося поднять звездно-полосатый американский
В общем, недалеки от истины были те американские политологи, которые утверждали, что мексиканская реконкиста уже началась, и предрекали в надвигающейся перспективе отделение испаноязычных штатов от США.
И вот этот момент настал.
Иллюзии о единстве страны развеялись окончательно.
На грандиозных митингах, собранных в столицах обоих штатов, Калифорния и Техас объявили себя сначала “свободными экономическими территориями”, а затем, буквально через несколько часов после этого, – “независимыми государствами в составе Мексиканской Республики”.
Федеральное правительство США, разумеется, отказалось признать этот факт. Более того, оно заявило, что не признает его никогда. В самых резких выражениях, какие только допустимы в дипломатическом языке, оно потребовало от Мексики прекратить незаконную оккупацию и отвести войска за пределы международно признанных мексикано-американских границ.
Это был крик отчаяния. Можно представить себе, какие паника и смятение царили тогда в стенах Белого дома. По просочившимся в прессу сведениям, которым еще неизвестно, можно ли доверять, мир в течение этих суток висел буквально на волоске. Предлагалось немедленно нанести ракетный удар по Мехико. Предлагалось высадить в Калифорнии и Техасе десант, который прошел бы по обоим штатам огнем и мечом. Предлагалось поднять в воздух стратегическую авиацию и разбомбить приграничные мексиканские города.
К счастью, ничего этого сделано не было. И не то чтобы панику победили разум и трезвый расчет. Нет, разум здесь был ни при чем. Просто через сутки о своей независимости объявили Невада, Аризона, Нью-Мексико, а еще через сутки – Флорида, где большинство составляли кубинцы и выходцы из стран Карибского моря.
То есть процесс пошел.
Глиняные ноги колосса начали подгибаться.
Будущее действительно наступило.
И оно действительно оказалось совсем не таким, как мы его представляли.
Теперь обратимся к России. Судя по некоторым достаточно внятным признакам, ей предстоит сыграть в истории нового мира особую роль. Впрочем, для России это дело обычное. Либо в силу провиденциального предназначения, если, конечно, считать, что такое предназначение вообще может быть, либо в силу специфики подсознательных этнокультурных констант, но Россия всегда играла в истории какую-то особую роль. Она то погружалась в бездны исторического небытия, и тогда само имя ее надолго забывалось Европой, то вдруг возникала, как будто из ниоткуда, и энергией деяний своих сотрясала весь мир. То она переживала трагедии, казалось, сокрушавшие ее навсегда, то внезапно восходила к вершинам, которых не достигал никто, кроме нее.
Николай Бердяев назвал это антиномичностью – стремлением к крайностям, к максимуму бытия или небытия. Самой судьбой, по-видимому, России не суждено было существовать в качестве благополучной среднеевропейской страны. Она признавала только блистательные победы или сокрушительные поражения.
Сейчас положение России стало неопределенным. С одной стороны, потеря долларовых резервов, вне всяких сомнений, отрицательно сказалась на ней, с другой стороны, Россия не настолько была привязана к экономике США, чтобы вслед за ней низвергнуться в пропасть. С одной стороны, падение мировых цен на нефть поставило ее в очень трудное положение, с другой – после распада Соединенных Штатов заметно повысился ее статус как мировой державы.