Звезды на приеме у психолога. Психоанализ знаменитых личностей
Шрифт:
— Я считаю, что не совсем правильно поставлен вопрос, потому что когда ты накопил определенный опыт в жизни, когда ты накопил творческий опыт, тебе становится в рамках одной профессии тесно, и настоящие художники всегда смешивали смежные виды искусства. Если ты имеешь внешность, данные кино, ты просто обязан попробовать себя в кино, если есть такая роль, оказия, такая возможность.
— Вы недавно снялись в кино и в этом фильме вы идете по аэропорту «Шереметьево» и поете арию.
— Нет, я в аэропорту арию никакую не пою. Я пою арию потом. Это вообще, без вины виноватый Островский. Это сделано в современное время. Это история артистки, которая волею судьбе осталась на западе, и ей сказали, что умер ее сын, а потом она свого
— А там звучат в вашем исполнении какие-либо произведения?
— Там звучит и Верди, и Пуччинни, и русская песня «Ах, ты, ноченька», и арии, и романсы «Утро туманное» и так далее. Там очень много музыки. Это первый на постсоветском пространстве фильм, где звучит настоящая музыка. Такая музыкальная мелодрама. Это была первая попытка, где Гинзбург, как режиссер, в свое время общался с музыкой.
— А вообще, тяжело было. Вы же все-таки оперная певица, а там ведь киноактерская профессия, там же совсем другое качество. Вообще, тяжело было? Говорят, что оперные певцы — плохие актеры. Это известно. Все-таки вас ведь не обучали в консерватории. Насколько тяжело было сниматься в кино? Можно услышать о ваших переживаниях? Поддерживали ли вас? Не было ли со стороны профессиональных актеров какой-то энергии, которая вас угнетала? Не было ли комплексов?
— Вы знаете, нет. Я получила огромное удовольствие, хотя, в принципе, обучательный момент был, с точки зрения режиссера и моих коллег, потому что мы оперные певцы, мы театральные актеры. У меня есть театральное образование, поэтому я знаю, что такое существование на театральной сцене. Но камера это увеличительное стекло, где каждая твоя эмоция, каждое движение глаз, губ, не говоря про руки и ноги, все как на увеличительном стекле. Поэтому, конечно, здесь приходилось мне какие-то вещи просто сдерживать, например, какой-то огромный театральный жест, или резкий бросок головой в сторону. То есть в работе перед камерой есть свои сложности. И они настолько мне все помогали, и Рутберг, и Гинзбург и весь актерский состав. Они настолько были чуткие, это было настолько приятно и радостно. И я им очень благодарна, потому что я получила хорошую школу с хорошими актерами и работу перед камерой. Вообще, я должна вам сказать, что оперные артисты практически не могут существовать перед камерой, перед настоящим большим кино, если это конечно касается музыки, или арии, которую снимают, наверно там они достоверны. В принципе актерская роль это очень сложно. Я очень рада, что мой опыт был такой положительный, и что он меня не только не испугал.
— Вы опять хотите сниматься?
— Я хочу и буду обязательно сниматься. Для меня этот опыт очень важен, потому что я научилась выражать эмоции, которые во мне есть, выражать более скупым, внешним языком. Конечно, школа кино — это колоссально.
— Да, я еще раз говорю, что мне приятно услышать объективно, что оперным певцам надо здесь многим учиться.
— Это отдельная профессия.
— Но то, что набрались смелости, и стали главной героиней этой ленты, это конечно, смелый шаг.
— Вы понимаете, это все не драматические роли. Роли певцов, которые как-то существуют на экране, а это драматическая роль и роль действительно по большому счету, которую должна играть драматическая актриса, потому что в свое время старательно играла Анна Константиновна Тарасова, эту «Без вины виноватая». Это очень серьезная роль. И я поэтому очень благодарна Гинзбургу, и всем, кто поверили, что оперная актриса смогла сыграть чисто драматическую роль.
Я почувствовал, что после общения с данной пациенткой я совершенно не устал. С другой стороны, я почувствовал, что несмотря на большую усталость и загруженность моя пациентка блистала своим обаянием и женственностью настолько, что я не справлялся со своей ролью психоаналитика и
ПЕВЕЦ СОСО ПАВЛИАШВИЛИ
Мой пациент был явно чем-то встревожен.
— Я чувствую, что вы чем-то встревожены?
— Россия — это моя страна. Грузия меня родила, воспитала, а Россия это моя страна, гражданином которой я являюсь. Россию я обожаю. Надо принять меры, чтобы нас не превращали в пушечное мясо. Раньше детей превращали в пушечное мясо в Чечне, а теперь на улицах Москвы. (Пауза.) Куда мы идем. Надо принять меры. Мне жалко этих скинхэдов. Они останавливают развитие России. Не одно цивилизованное государство не будет иметь дело с такой страной. (Пауза.) Поймите меня. Я Дон Кихотом стать не собираюсь, хотя я обожаю этот персонаж.
(На лице моего пациента ужас. В дальнейшем мне предстояло выяснить это невроз, вызванный беспричинными беспокойствами или нормальная реакция на какое-либо произошедшее негативное событие.)
— Вы уверены, что причина ваших переживаний находится в социуме, то есть не внутри вашей психики, в частности, в вашей чрезмерной восприимчивости?
— Нет, что вы… Вчера на моего друга-соотечественника напала стая скинхэдов, человек восемь-девять. Он в это время стоял у супермаркета и ждал друзей. Ножом ударили в правое плечо, конкретно напали. Друзья, они борцы, троих заложили, милиция подъехала разогнала их. Наступает время выживания, противостояния, это самый большой ужас. (На лице моего пациента действительно ужас и поэтому, я сразу предположил, что мой пациент страдает последствием посттравматического стресса. Но так ли это?)
Этот парень, которому пырнули, борец он со мной работает. Он потрясающий, культурный парень. Он был с двумя друзьями. Они шли с тренировки, зашли купить продукты. Удар был в правую сторону. Ему сделали две операции и к счастью, он выжил. Он сам из Сухуми. Парень давно уже здесь живет. Защищал флаг России и эти двое его друзей борцов так же защищали флаг России. Что делать с этими скинхедами. С фашистской символикой хотят защищать Россию, от кого? От чего? Эта молодежь свою энергетику и силу направляют в никуда. Они встают против церкви. Верующий человек такого, ни за что не сделает.
— После этого происшествия, у вас возникло беспокойство и страх за себя, за свою безопасность? Раньше этого беспокойства не было.
(Очень часто фобии моих пациентов возникают как следствие реального события при котором возникла опасность для жизни. Пациент, как бы теряет якорь, как опору и в условиях, в которых ранее не испытывал страха, начинает его испытывать, не доверяя статистике, маловероятности угрозы и т. п.)
— Я боюсь за своего сына. Слава Богу, что он уже закончил Суворовское. Сейчас учится в Военно-техническом Университете. Он учится для России. Он на втором курсе. Учится не плохо, он защищен. Он, конечно, тоже гуляет по улице. Вы меня понимаете?
— А не были ли в настоящее время какие-то агрессивные акты в отношении Вас?
— Не были. Мы не говорим о тех людях с кем я общаюсь, с кем я вращаюсь. То что случилось в ноябре и амбиции политиков понимаете, пострадали, но тем не менее политики не должны допускать ошибок, а мы люди на то чтобы эти ошибки исправлять.
(Мой пациент защищается интеллектуализацией, уводя проблему собственного страха в отвлечённые политические темы.)
Но это уже не ошибки, здесь конкретно идет война. Политикам не выгодно говорить об этом, но чуть ли не каждую неделю кого-то здесь убивают.