Звёзды против свастики. Часть 2
Шрифт:
– В столовую, – пояснил Фогель, – время обеда.
– Вот так, без строя? – удивился Зоненберг.
– Бывает и строем, – улыбнулся Фогель, – но чаще так.
– Странные в лагере порядки… – покачал головой Зоненберг.
– Это ещё что, – махнул рукой Фогель, и азартно принялся посвящать Зоненберга в тайны внутреннего распорядка ЛВП № 413…
В столовой, прежде чем сесть за стол, Фогель представил Зоненберга товарищам по плену.
– Мой старый приятель, оберштурмфюрер Вальтер
Зоненберг щёлкнул каблуками, раскланялся на чём, собственно, представление и кончилось. Краем глаза новичок уловил пристальный взгляд, которым наградил его Скорцени. Значит, узнан. После обеда, надо полагать, будет весело…
И, как поётся в одной незамысловатой песенке: «Предчувствие его не обмануло…»
За пределы лагеря его увёл Фогель. Зоненберг не переставал удивляться местным порядкам, вот и теперь спросил:
– Вы что, всегда вот так свободно покидаете территорию лагеря?
– Те, кого не определили на работы, – кивнул Фогель. – Утром построение, перекличка. Кому наряда не хватило – свободен до вечерней поверки.
Обложили их качественно. Из-за деревьев выступили сразу шесть человек. Ну и Скорцени, конечно, тоже тут.
– Что всё это значит… – начал Фогель, но Скорцени его оборвал:
– Помолчи, Генрих, дай поздороваться со старым знакомым. Не могу сказать, что рад вас здесь видеть, унтерштурмфюрер! Я, знаете ли, после того, как по вашей милости оказался в русском плену, совсем разучился радоваться.
Кольцо вокруг Зоненберга сжалось на один шаг. Фогель топтался на месте, явно не понимая, что происходит, почему Скорцени назвал его приятеля унтерштурмфюрером?
– А я так наоборот, очень рад видеть вас, оберштурмфюрер, в добром здравии! – Зоненберг чуть побледнел, но держался в целом неплохо. – Тем более мне есть что вам рассказать!
– С удовольствием послушаем, – зловеще усмехнулся Скорцени, – а начать я вас попрошу с того момента, когда вы предали нас в Варшаве, господин… Клаус Игель, если не ошибаюсь?
Кольцо сомкнулось ещё на шаг. Теперь Зоненберга, вздумай он дёрнуться, сразу схватили бы.
– Итак?
– Друзья, – обратился Зоненберг к присутствующим. – Попрошу вас не реагировать остро на мои действия, а я постараюсь делать всё осторожно, чтобы никого не провоцировать. Мне необходимо снять китель и закатать рукав, чтобы показать оберштурмфюреру одно послание!
Кажется, эти слова всех заинтриговали, и ему позволили раздеться до заявленных пределов. На правой руке, чуть ниже локтевого сустава было вытатуировано какое-то замысловатое изображение.
Скорцени пригляделся, но ничего ценного для себя не увидел.
– И что это значит? – разочарованно спросил он.
– Приглядитесь к рисунку внимательнее, – предложил Зоненберг. – Эти завитушки вам ничего не напоминают?
– Похоже на цифры, – неуверенно произнёс Скорцени.
– Приглядитесь получше, это номер вашего партийного
Лицо Скорцени враз посерьёзнело, и он буквально впился глазами в тату. Потом поднял глаза на Зоненберга.
– И что всё это значит?
– Это значит, оберштурмфюрер, что нам с вами надо уединиться для доверительной беседы! – твёрдо произнёс Зоненберг.
Скорцени колебался.
– Вы боитесь? – удивился Зоненберг. – В вашем-то положении?
– Пошли! – зло сверкнул глазами Скорцени.
Несмотря на родословную, бывали минуты, когда полковник юстиции Васильков жалел, что он военный. Случалось это каждый раз, когда он не понимал смысла спущенного сверху приказа. Вот и теперь Васильков морщил лоб, тщетно пытаясь подключить нейроны в той же последовательности, что и составители данной директивы: «… включить в состав комиссии капитана юстиции Жехорскую от Главной военной прокуратуры». Зачем, спрашивается, в комиссии по проверке готовности лагерей для военнопленных, расположенных на территории Карело-Поморской республики, представитель Главной военной прокуратуры? И почему именно Жехорская? Был бы штатский – потребовал бы объяснений. А так: бери под козырёк и исполняй.
Васильков вздохнул и снял трубку:
– Анна Михайловна? Зайдите.
Не заставила себя ждать. Постучала. Спросила разрешения. Вошла, присела подле стола. Держится, как всегда, независимо, но в пределах субординации, если кто понимает, как такое вообще может быть.
– Вот, ознакомьтесь.
Васильков перекинул Жехорской приказ. Прочла, не изменившись в лице. Теперь сидит, ждёт дополнительных указаний.
– Вам всё ясно, товарищ капитан?
– Так точно!
В голосе уверенность и, кажется, удивление. Мол, чего тут неясного? Ну и ладно, ну и пусть. Если ей всё равно, то ему и подавно!
– Хорошо! Тогда передавайте текущие дела и оформляйте командировку!
– Павлу Трофимовичу моё почтение!
– Здорово, Иван!
Председатель комиссии полковник Трифонов с удовольствием пожал руку подполковнику Удальцову, жизнерадостному крепышу, доброму товарищу, испытанному не одной совместной командировкой.
– А чего в этот раз самолётом? – спросил Удальцов. – Я, честно говоря, рассчитывал на поезд. Экспресс «Петроград – Архангельск», мягкий вагон, преферанс, коньячок…
– И не ты один, – вздохнул Трифонов. – Сейчас познакомлю тебя с остальными членам комиссии, и тебе, думаю, всё станет ясно. Знакомьтесь, товарищи! Подполковник Удальцов, майор Слонов, майор Самохин, капитан Жехорская!
Со Слоновым и Самохиным Удальцов поздоровался как со старыми знакомыми: приходилось встречаться, а даму обласкал взглядом завзятого ловеласа, и даже ручку попытался поцеловать, но обломился: дама от чести уклонилась. Трифонов оттеснил его в сторону:
– Теперь понятно?