Звезды сделаны из нас
Шрифт:
— Ты только что умер для меня... — до хруста костяшек сжимаю косуху и отступаю к дверному проему. — Вы... уроды. Горите в аду! Думаете, я напрочь отбитая хикки и в вас нуждаюсь?
— Думаем, это так! — Милана подступает вплотную и торжествующе смотрит в глаза. Там нет и намека на дружбу. Но я продолжаю искать...
— За что? — Задаю свой главный вопрос, и ее физиономию перекашивает:
— За то, что ты неудачница, лузер и дочка шлюхи.
— Я серьезно. За что? Что я тебе сделала? — шепчу так тихо, что слышит только она, и Милана вдруг отводит взгляд:
— За то,
По инерции собираюсь поставить ее на место — на оскорбления мамы я реагирую остро, но сейчас злости нет. Накатывают головная боль, одуряющая слабость и тошнота. До меня доходит: она не соврала...
Разворачиваюсь и ухожу, в два прыжка преодолеваю коридор, вырываюсь на воздух и опрометью бегу к выходу. Налегаю на створку железных ворот и натыкаюсь на Пашу — он тащит из магазина громыхающий бутылками пакет и хмурится:
— Они уже все провернули? Жесть. А ведь я не шутил, Кузнецова: ты мне правда нравишься... — От проявления поддержки я готова упасть на холодную землю и разреветься, но его сочувственная мина становится дебильной и радостной: — Да ладно, Кузя. Не нравишься. Прикалываюсь я...
— Пусть валит, Паш! Что она нам сделает? Наведет порчу или позовет своего воображаемого друга из Москвы? — визжит из глубины двора Милана. За спиной скрипят ржавые петли, щелкает замок, и на мир опускается оглушающая тишина.
Глава 36. Глеб
Ночью выхожу на балкон. Воздух сырой и холодный. Дождя нет, но всё кругом пропитано влагой. Небо тёмное, пустое и безжизненное. Глупо надеяться увидеть хоть одну звезду, но я всё равно старательно вглядываюсь в густую черноту над головой, потому что точно знаю, что они там есть. Звёзды. Они есть всегда, в любое время года, ночью, днём, не важно. Там, далеко-далеко, на расстоянии нескольких световых лет от нашей планеты, а многие и гораздо дальше, пребывают в бесстрастной невесомости космического пространства и живут своей жизнью от момента рождения в туманной звёздной колыбели до угрюмой старости чёрных дыр или ослепительного взрыва сверхновой. Каждый атом нашего тела принадлежит когда-то существовавшей звезде. И то, что «мы все сделаны из звёзд» — понятное, не вызывающее с физической точки зрения сомнений, утверждение. Однако мне всё равно не нравится думать о себе, как о какой-то там пыли, словно моя жизнь так невообразимо мала и, на фоне процессов, происходящих в вечности, до такой степени ничтожна, что всё в ней перестаёт иметь смысл.
А что, если всё совершенно наоборот? Что это не мы сделаны из звёзд, а звёзды из нас?
Быть может этот процесс ещё пока не изучен, но в один прекрасный день появится новый Хокинг и докажет, что сила мыслей, чувств, порывов души и энергии каждого человека способна сформировать и породить свою собственную звезду? Одну единственную, уникальную и не похожую ни на одну другую. У кого-то его звезда ярче, у кого-то темнее, чья-то горит красным пламенем, а у другого закована в лёд.
И когда я вот так стою на балконе, глядя в хмурое, беспросветное ночное небо, там в далёком космосе растёт и разгорается
Все эти дни я не перестаю думать о Неле ни на минуту. Даже, когда размышляю о звёздах, всё равно, будто веду диалог именно с ней. И то, что я не могу рассказать ей об этих соображениях, заставляет пережить новый приступ мучительной тоски. Я очень скучаю по ней и всё больше и больше склоняюсь к тому, что нужно всё вернуть, как было.
И я бы уже давно сдался, если бы придумал, как объяснить эту нелепую блокировку, не раскрывая её истинной причины. Но всё идёт к тому, что признания не избежать.
Интересно, что скажет Нелли, если я признаюсь ей в любви? Будет прикалываться или поймёт? Убеждаю себя, что даже если станет прикалываться, то я готов. Пусть так. Я ведь всё равно ни на что не претендую. Она там, я здесь. Что мешает мне любить её на расстоянии?
Она просто должна знать, насколько важна для меня. Именно так и только в такой форме.
Не то, что я прошу, чтобы она дала мне в ответ надежду или утешение, а что ценю её, дорожу ей и хочу продолжать наше общение настолько долго, насколько это будет возможно.
Захожу на её страницу и снимаю блокировку. Была в сети час назад.
Как в первый раз тщательно просматриваю фотографии из её альбомов и снова ощущаю жгучую потребность немедленно с ней поговорить.
А потом, повинуясь какому-то непреодолимому приступу мазохизма, перехожу в профиль её Артёма, вероятно, чтобы найти очередное подтверждение его несостоятельности, и неожиданно натыкаюсь на выложенный полтора часа назад пост.
«Кто в теме, подваливайте. Отрыв только начинается!».
Под ним короткое видео. Изображение довольно тёмное, но я отчётливо различаю полураздетую, потерянную Нелю, сидящую в беспомощном потрясении на кровати. Вокруг неё гогот и подначивающие голоса. Рядом уткнувший лицо в ладони и сотрясающийся от смеха Артём, за кадром слышится голос Миланы: «Забились на три недели…». «Если хочешь продолжим», — вторит ей Артём. Я не все разбираю слова, но понимаю, что это какая-то разводка и подстава. Вижу потрясённое лицо Нелли, как она дрожит и едва сдерживается, чтобы не разрыдаться, и ощущаю такой бешеный прилив негодования и ярости, что на пару секунд перестаю дышать. Чувствую, как кровь приливает к лицу, а глаза застилает туман. Резкий адреналиновый выброс заставляет провалиться во времени и пространстве. Я словно не понимаю, где нахожусь и едва не роняю телефон вниз с балкона. А потом вдыхаю и вдыхаю промозглый осенний воздух, чтобы хоть немного унять взбесившееся сердце.
Мне всё равно, что у них там произошло, из-за чего и как, чувствую лишь ослепляющую ярость и снова и снова представляю, как припечатываю этого Артёма мордой о стену.
Всё, что я тогда говорил о Макарове — правда. Он был моим испытанием и преодолением. Но одно дело я, а совсем другое — девчонка. Слабая, доверчивая и напуганная. Чистая и искренняя.
Шумно вылетаю с балкона и, совершенно не думая, что могу разбудить маму, мечусь из комнаты в комнату, торопливо соображая, что я могу сделать для Нели и как помочь.