Звезды смотрят вниз
Шрифт:
Дэвид ответил:
— Да, объявление размером в четверть дюйма, втиснутое, где придётся, в местной газете. Объявление, которого никто никогда не видит.
— А для чего его видеть? — загремел Ремедж с конца стола. — И какого дьявола вы суёте свой нос в это дело? Я уже пятнадцать лет получаю эту поставку, и никто никогда слова не скажет против.
— Никто, за исключением людей, которых кормят вашим тухлым мясом, — возразил Дэвид ровным голосом.
Наступило гробовое молчание. Гарри Огль метнул на Дэвида растерянный взгляд. Раттер побледнел от испуга. Ремедж, распираемый яростью,
— Это клевета! — заорал он. — За такие слова можно под суд попасть! Бэйтс, Раттер, вы все свидетели, что он меня оклеветал.
Раттер протестующе поднял своё кроткое лицо. Его преподобие готовился заблеять. Но Ремедж снова завопил:
— Он должен взять свои слова обратно, должен, чёрт возьми!
Раттер сказал:
— Мистер Феквик, я вынужден просить вас взять свои слова обратно.
Странный задор овладел Дэвидом. Не сводя глаз с лица Ремеджа, он нащупал в кармане и вытащил пачку бумаг. Сказал:
— Мне незачем брать обратно свои слова, так как я могу доказать их. Я постарался собрать доказательства. Вот здесь заявления за подписями пятнадцати больных сельской больницы, трёх сиделок и самой сестры-хозяйки. Все это люди, которые ели доставляемое вами мясо, мистер Ремедж, и, по выражению сестры-хозяйки, оно не годится даже для собак. Разрешите прочитать вам эти за явления, джентльмены. Мистер Ремедж может рассматривать их как свидетельские показания.
Среди полной тишины Дэвид прочитал вслух «свидетельские показания» о мясе, которым снабжал больницу Ремедж. Жёсткое, полное хрящей, а иногда и протухшее: таковы были отзывы о нём. Джен Лори, одна из сиделок больницы, удостоверяла, что после того, как она съела кусок вонючей баранины, у неё сделались жестокие колики. У сестры Габбингс завёлся кишечный паразит, который мог попасть в желудок только из заражённого мяса.
Даже самый воздух, казалось, окаменел, когда Дэвид кончил. Невозмутимо складывая бумаги, он видел рядом с собой лицо Гарри Огля с выражением угрюмого восхищения, а напротив — лицо Ремеджа, близкого к апоплексическому удару от ненависти и бешенства.
— Это ложь, — произнёс, наконец, Ремедж, запинаясь. — Я доставляю самое лучшее первосортное мясо.
Тут в первый раз заговорил Огль:
— Ну, тогда избави бог нас от первосортного мяса, — проворчал он.
Преподобный Лоу примирительно простёр свою жемчужно-белую руку. И проблеял:
— Может быть и попадались когда-нибудь случайно плохие куски: от этого не убережёшься.
Гарри Огль буркнул:
— Пятнадцать лет это продолжалось — хороша случайность!
Конноли нетерпеливо засунул руки в карманы:
— Сколько шуму из-за ерунды! Ставьте на голосование! — Он знал, как окончательно уладить дело. И повторил громко: — Давайте проголосуем!
— Они тебя одолеют, Дэвид, — горячим полушёпотом сказал Гарри Огль.
Бэйтс, Конноли, Ремедж и Лоу всегда были заодно, помогая друг другу обделывать свои делишки.
Дэвид обратился к преподобному Лоу:
— Я взываю к вам как проповедующему Евангелие. Неужели вы допустите, чтобы больные люди продолжали есть дрянное мясо?
Преподобный Лоу слабо покраснел, и на лице его появилось упрямое
— Мне ещё надо убедиться в этом.
Дэвид отвернулся от него и, снова остановив глаза на Ремедже, медленно произнёс:
— Я выскажусь яснее. Если в сегодняшнем заседании не будет решено поместить новое и достаточно заметное объявление о приёме заявлений на поставку мяса, то я передам эти отзывы окружному санитарному инспектору и потребую тщательного расследования всего дела.
Взгляды Дэвида и Ремеджа скрестились в поединке. И Ремедж первый опустил глаза. Он испугался. Пятнадцать лет он надувал городское управление, продавая ему скверное мясо и отпуская его с недовесом; и теперь он боялся, ужасно боялся, как бы расследование не обнаружило этого. «Будь он проклят! — подумал он. — На этот раз придётся смириться. Проклятая свинья, надо же ему было вмешаться! В один прекрасный день я с ним начисто сквитаюсь, хотя бы это мне стоило жизни!»
Вслух же он сказал грубо:
— Не нужно ставить на голосование. Помещайте объявление, чёрт с вами. Моя заявка будет не хуже других.
Радостное чувство торжества охватило Дэвида.
«Я победил! — подумал он. — Я победил!» Сделан первый шаг по предстоящему ему долгому пути. Он сумел этот шаг сделать. И пойдёт дальше!
Заседание продолжалось.
III
Но, увы, результаты избрания Дэвида в муниципальный совет сильно разочаровали Дженни. Дженни неизменно по всякому поводу загоралась таким воодушевлением, что потом её ждало разочарование. И восторг Дженни по поводу выборов взлетел, подобно ракете, рассыпался красивыми звёздами, зашипел и погас.
Она надеялась, что после выборов они поднимутся по социальной лестнице, в особенности же она жаждала знакомства с миссис Ремедж. На приёмах «за чашкой чая» у миссис Ремедж бывало все высшее общество Слискэйля: миссис Стротер, жена директора школы и миссис Армстронг, и жена доктора Проктора, и миссис Бэйтс, жена торговца мануфактурой. «Ну, а если миссис Бэйтс, то почему же не бывать там и миссис Фенвик?» — спрашивала себя Дженни с страстным нетерпением. На этих вечерах часто играли и пели, а кто же поёт лучше её, Дженни? «Мимоходом» — такой прекрасный романс и, так сказать, вполне классический: Дженни сгорала от желания спеть его перед всеми слискэйльскими дамами в нарядной гостиной миссис Ремедж, в большом новом доме из красного песчаника на Слус-Дин. «О боже, — волновалась Дженни, — если бы только быть принятой у миссис Ремедж!»
Но со стороны миссис Ремедж не последовало никакого знака внимания, ни даже самой слабой тени поклона при встречах на улице. А затем, в начале декабря, произошёл ужасный инцидент. Однажды Дженни пришла в магазин Бэйтса купить муслину («Кузина Мэриэнн» в «Дамском журнале» только что намекнула, что скоро для элегантных женщин «последним криком моды» будет бельё из муслина), а в магазине, у прилавка, рассматривая тонкие кружева, стояла миссис Ремедж. Это была крупная, ширококостная женщина с суровым лицом, производившая впечатление человека, несколько помятого жизнью, но сопротивлявшегося ей с исключительным упорством.