Звезды смотрят вниз

Кронин Арчибальд Джозеф

— Покажи.

— Не покажу, мама. Мой завтрак у меня в кармане. Он мой. Его буду есть я.

Рука Марты всё ещё оставалась протянутой к нему. Угрюмое выражение её лица не смягчилось.

— Так ты уже и в глаза мне дерзишь… мало того, что за глаза не слушаешься матери.

— О чёрт! Я вовсе не хочу дерзить тебе, мама. Просто я…

Он сердито извлёк из кармана завёрнутый в бумагу пакетик. Она взяла его хладнокровно и с тем же хладнокровием развернула три ломтика чёрствого хлеба с вареньем, которое он приготовил

себе. Лицо её не изменилось, не выразило никакого пренебрежения, она просто отложила пакетик в сторону и сказала:

— Это пойдёт в мой хлебный пудинг. — И взамен подала ему уложенный ею солидный пакет, без всяких комментариев, сказав только: — Этого с избытком хватит на вас двоих.

В её отношении к нему была несправедливость, но была и доля справедливости. Эта справедливость вдруг ударила его по сердцу. Он сказал горячо:

— Мама, я бы очень хотел, чтобы ты была поласковее с Дженни. Ты всегда очень строго судишь её. Это несправедливо. Ты не пытаешься наладить с ней отношения. За последние три месяца ты навещала нас не больше трёх-четырёх раз.

— А разве она хочет, чтобы я у неё бывала, Дэвид?

— Ты не делаешь так, чтобы ей этого захотелось, мама. Тебе следует быть поласковее к ней. Она здесь одинока. Тебе бы следовало её ободрять.

Марта проворчала ещё угрюмее обычного:

— Ах, так она нуждается в ободрении? — Она сделала паузу. Холодный гнев поднялся в ней, душил её. Она наружно ничем не выдала его, но от волнения заговорила вдруг на протяжном диалекте своей юности:

— И она одинока, вот как? А с чего бы это ей быть одинокой, когда у неё есть муж и дом, за которым надо смотреть? Я вот одинокой себя не чувствовала. У меня на это никогда времени не хватало. А она постоянно шляется по городу и лебезит перед теми, кто побогаче да познатнее. Этак она никогда не наживёт друзей, настоящих друзей. И на твоём месте я бы ей посоветовала не покупать столько бутылок портвейна у Мэрчисона.

— Мама! — вскочил Дэвид. Бледное лицо его запылало. — Да как ты смеешь говорить такие вещи…

В то время как они мерили друг друга глазами, он — багрово-красный, она — бледная, бесстрастная, в открытых дверях появился Роберт. Он с одного взгляда все понял.

— Ну, Дэви, я готов, — сказал он мягко. — Едем, а с матерью поговоришь, уже когда вернёмся…

У Дэвида вырвался долгий вздох, шедший из самой глубины души. Он опустил глаза, чтобы скрыть, как больно он задет.

— Хорошо, папа.

И они вышли вместе. По дороге Роберт говорил больше, чем обычно. Он завёл длинный разговор насчёт рыбной ловли. Рассказал, что достал отличных личинок на костеобжигательном заводе, и у Миддльрига. И ветер сегодня подходящий, так что ловля будет удачная. И он устроил так, что их подвезёт фургон Тисдэйля. Возчик болен, и хлеб развозит Дэн, который временно не работает в шахте и помогает

отцу. Он довезёт их до фермы Эвори… а оттуда до Морпета мили две. Это очень мило со стороны Дэна… Славный он парень.

Дэвид слушал, старался слушать, но он понимал, что скрывается за разговорчивостью отца. Пока Роберт разговаривал с Дэном перед булочной Тисдэйля, он стоял немного в стороне. Как больно слышать от матери такие вещи… в её словах было крошечное зерно правды, — и это-то грызло Дэвида, и глодало, и не давало покою.

Когда фургон нагрузили, Дэн Тисдэйль влез в него, за ним с трудом, медленно, опершись ногой на медную ступицу колеса взобрался Роберт, затем Дэвид. В фургоне было не слишком просторно. Они тронулись.

Как только проехали предместье, Дэн начал дружески болтать, сказал, что доставит их прямо до фермы Эвори, а хлеб развезёт уже на обратном пути. Обидно, что ему нельзя отправиться с ними, он любит удить, да не часто удаётся этим заняться. Вообще он любит бывать за городом, любит деревенскую жизнь. Собственно говоря, он всегда мечтал стать фермером, работать на свежем воздухе, а не в старой мокрой шахте. Но вы знаете, как всё сложилось… Тут Дэн засмеялся, немного устыдившись своей откровенности.

Они уезжали все дальше от однообразной равнины с мрачными трубами и надшахтными копрами, и уже вокруг них расстилались поля, другой мир, одетый молодой зелёной листвой и молодой травой. Казалось, бог только что создал этот кусочек земли и не далее как прошлой ночью уронил его с неба, а люди ещё не успели найти и загрязнить его. Поля желтели одуванчиками, тысячами одуванчиков и были очень красивы. Даже Дэвид — и тот повеселел, глядя на эти бесконечные ковры одуванчиков. Он встряхнулся.

— Как хорошо! — сказал он Дэну.

Дэн кивнул головой.

— Да, красиво. И от них молоко у коров вкуснее.

Минута молчания. Затем Дэн бегло посмотрел на Дэвида. И спросил:

— Ну как, нравится тебе бывать в «Холме»?

— Ничего, Дэн, там не плохо, — ответил Дэвид.

По совершенно непонятной Дэвиду причине что-то вроде стыдливого смущения выразилось на румяном лице Дэна. Он отрывисто засмеялся, уставившись на Дэвида своими ясными голубыми глазами.

— И ты всех их знаешь? Ты уже, должно быть, успел со всеми познакомиться. И Грэйс видел, а?

Когда Дэн упомянул имя Грэйс, на лице его выразилось какое-то благоговение. Он сделал горлом глотательное движение, словно принимая святое причастие. Но Дэвид ничего не заметил. Он покачал головой.

— Грэйс я не видел. Она, кажется, живёт сейчас не дома? В Хэррогете, что ли?

— Да, — подтвердил Дэн, погруженный в созерцание вздрагивавших ушей своей лошади. — Она в Хэррогете.

Пауза. Тягостная пауза. Потом Дэн Тисдэйль говорит со вздохом:

— Удивительно славная девушка Грэйс!