Звезды Тянь-Шань

Ленский Василий

— В жизни столько много всякого, что на все не хватит времени, — ответил Эдик.

— Тогда почему вы не поделитесь со мной этим «всяким»? — без шуток сказал я и продолжил. — Однажды юноша в костюме, галстуке и белой рубашке выскочил на жару и побежал сломя голову по делам. Он и не заметил, как чуть не наступил на нищего.

Нищий упрекнул его:

— Вот так ты всегда спешишь и не то что не замечаешь обездоленного, но я еще должен тебя сторониться.

Юноше сначала смутился, а затем вдруг спросил нищего:

— Какая была вчера погода?

— Солнечно

было, ясное небо, яблони начали цвести, — удивленно сказал нищий.

Юноше вдруг наклонился и выгреб все деньги из фуражки нищего.

— Что мне осталось от жизни?! Кто из нас нищий? Ты сидишь здесь и упиваешься жизнью. Ты видишь весну и слушаешь пение птиц. Ты заполнен ее светом и полнотой содержания. Что же осталось мне от жизни? Работа, работа и работа. Я уже забыл, что такое весна. Я бегу по улицам, не видя ни неба, ни лиц. Ты неплохо сел на шею таких нищих, как я. Интересно, на каком основании ты решил, что мы тебя должны лелеять, а ты нас…

— Да, действительно, на каком? — спросил Эдик.

— Характер ХУМ цепляется за договоренность и это делает законом. В христианстве есть понятие — сочувствие слабым. Разновидности характера ХУМ стали паразитировать на этой договоренности. Одни охают и ахают, ожидаючи в свою пользу, другие прикидываются обездоленными, третьи — немощными, хотя у всех есть руки и ноги, и кусок хлеба заработать — нет проблем.

— Ну, а к нам какое отношение имеет твоя притча? — спросил Эдик.

— А то же самое, — сказал я. — Вы тоже имеете основание развивать Чи. Но судя по вашим вопросам, вы решили нагрести Чи себе в карман, не приложив к тому труда.

— Я готов приложить труд, — сказал Абдыбай. — Мне эта штука нравится.

— Здесь не тот ломовой труд. Силой и механикой Чи не возьмешь. Чи — это очередной этап, — как можно убедительнее попытался сказать я.

— Они что же, из будущего? — кивнул Эдик шутливо на дунган.

— И из прошлого, — показал я глазами на дедушку.

Мы пришли домой к ужину. Дунган тут же обступила толпа друзей и подруг и начались оживленные разговоры. Мы прошли в дом. Сегодня Дун сам готовил пищу. Он не был призером на «экзаменах» и потому остался дома. Пищу он приготовил искусно. Те же самые продукты, та же самая приправа. Но какой вкус!

— Как ты это готовишь?! — вырвалось у меня. Дун пожал плечами и сказал:

— Зачем спрашиваешь? Сам знаешь.

Да, действительно, пищу детально не готовят. Здесь нужен такой дар, что, зная только общие правила и средства, можно вложить в нее целый комплекс гармоничного вкуса. Меня удивляло, когда в кулинарных книгах я читал рецепты в граммах и минутах. Мне достаточно было бегло посмотреть на содержание и цветную картинку блюда. Но добросовестность — дело нужное. Поэтому однажды я приготовил пищу в граммах и минутах, и тут же ее выплюнул.

Мы все ждали, не расскажет ли еще чего-нибудь интересное дедушка. Он это понимал, но в чем-то сомневался и размышлял.

— Сун Лунь стал обследовать окрестность, — решился он.

Сун Лунь шел по горам. Он был сосредоточен как всегда на главном проводнике —

Чи. Вдруг Чи исчезло. Он упал на колени, сознание стало мутнеть. Он применял все методы, чтобы восстановить жизнь настолько, насколько хватало в сознании стержня жизни. Не имея сил встать и осмотреться вокруг, Сун Лунь упал набок и покатился. Солнце припекло ему левую щеку, когда он очнулся.

«Что бы это могло быть? Я умер. Живой ли я теперь?»

Он пробежался внутренним взором по телу. Затем ощупал внешнее тело. Все было в согласии. Жизнь продолжалась. Сун Лунь огляделся. Как мышечная система тренировками выводится на уровень Чи, так и зрение и слух могут быть энергетическими. Как он не заметил сразу, что место, где он упал на колени, было безжизненным. Его, Сун Луня, пониманием, там Чи уходило в никуда.

«Но я же выжил. Значит, в этом пустом месте жизнь может перейти на уровень самостоятельного органа в сознании».

Сун Лунь давно вынашивал крамольную мысль. Хотя, точнее, эта мысль появилась после того озарения сознания, когда он почувствовал, что сознание и есть бог. Эта мысль содержала в себе то, что сознание может родить в себе мир, не зависящий от тел внутреннего мира и внешнего. Этот новый мир и сознание будут одним и тем же, но живым.

«Прекрасное состояние, в котором я пребывал как бог, — думал он. — Но затем я проголодался и кто-то должен меня кормить. Сознание, ощутив себя богом, осталось рабом у своих же частных условий. Что если условия и сознание будут одним и тем же. Но не так, как, допустим, у пчел, а без конфликтных ограничений.»

С яркостью, равной озарению, он четко осознал, что это «пустое» место и есть то условие, где можно проверить подобную мысль. Он сел на камень и сосредоточился. Опыт для него предстоял небывалый. Вряд ли у кого-нибудь в мире случалось подобное. Чем гарантировать связь сознания с жизнью?

Скорее порывом, чем осмыслением Сун Лунь встал и пошел к пустому месту. С каждым шагом он старался больше и больше залить себя Чи. Он насыщал Чи горы и небо и накрепко связывал внутренне с внешним. Но как только он подошел к пустому месту, тело сначала стало каменным, он рухнул на землю и вдруг испытал огромную легкость в царстве тьмы. Маленькая ниточка жизни вдоль позвоночника тянулась к сознанию и была сознанием. Во внешнем теле было отражение этого.

Сколько времени пролежал он, неизвестно, но то, что он умер, он знал наверняка.

Вдруг сознание засветилось и стало разгораться. Ясная истина в непосредственности сияла в сознании. Она разрослась до размеров, когда жизнь стала полной. Но она продолжала расти и беспредельный свет озарил все его существо. Как долго он пробыл уже в этом состоянии, Сун Лунь не знает, не знает он и как очутился далеко в долине. Но помнил он все. Сун Лунь стал замкнутым, необщительным. Он все чаще и чаще стал ходить в горы и искать другие подобные места. Таких мест с разной силой воздействия он находил много. Но разобраться в них было трудно. Он помечал их особой меткой, высекаемой в граните так, чтобы ни дождь, ни ветер не стерли их.